— В Баку я тоже гостил у дяди.
— И не захотел туда переехать? Или хотя бы в Махачкалу? Чудак!.. Скоро зима. Я как вспомню, какая тут, в Кубачи, будет скучища… Даже на пограничной заставе в горах и то интереснее. Слушай, я добра тебе желаю: бери Мадину, и поедем вместе в Ташкент!
— Не изменю родному Кубачи!
Он махнул рукой:
— Ты просто глупый мальчишка. При чем тут измена? Если рассуждать по-твоему, половина жителей городов изменники. А новые города? Там все приезжие, все покинули родные аулы, деревни. Вспомни о целинниках. Неужели этих ребят, покинувших ради народа насиженные места, ты тоже назовешь изменниками?.. Ты уроженец Кубачи, житель Кубачи. А гражданин? Может, забыл, что ты прежде всего гражданин Советского Союза? Ну, что молчишь, Хартум?
Я не знал, что ответить. Душа моя разрывалась надвое. Признаться, я даже плохо слышал Амира. Ничего не пообещав Мадине, я чувствовал, что она меня ждет, и если не приду… Даже то, что она меня облила водой, казалось мне сейчас милой шуткой…
— Прости, Амир, сейчас не могу… еще прибегу к тебе.
— Хочешь, пойдем к ней вместе? — предложил Амир. Я посмотрел на него, как на сумасшедшего, и он рассмеялся: — Ну что тут такого? Разбудишь Мадину, и втроем пойдем к Аматулле.
Я даже разозлился:
— Так почему же ты, такой храбрый, до сих пор не пошел к Аматулле?
Он рассмеялся еще громче:
— Почему, слушай, из всего делаешь событие? Я не хотел раньше времени расстраивать родителей. Хотел провести вечер с мужчинами… Люблю мужскую беседу…
Он потрепал меня по плечу, неожиданно повернулся и пошел к своему дому.
Знали бы, что творилось в моей душе! Я восторгался Амиром. Все нравилось в нем — и свобода поведения, и легкость рассуждений. Но раньше, чем идти дальше, я долго стоял. Вдруг вспыхнула во мне мысль: «Чем я хуже Амира!» Твердым шагом пошел к дому Мадины, громко постучал в дверь и… увидел: висит на двери замок.
До того разозлился — глаза уже искали какую-нибудь железяку. Честное слово, сломал бы дверь или вырвал бы петли замка. Такая во мне была уверенность в своей правоте, такая накопилась душевная сила — подвернулся бы под руку динамит, взорвал бы дверь.
Слышу, Мадина шепчет:
— Милый, дорогой!
Спрашиваю:
— Вода есть, обливай скорее, все равно тебя люблю.
Она стала просить тоненьким голоском:
— Тише, тише! Как ты кричишь.
— Никого не боюсь, надоело все это!
— Подойди к окну… к третьему… через соседний сад, через двор. Там ходули увидишь.
В три прыжка я оказался в саду, взобрался на плетень, с плетня — на ходули, а Мадина… Мадина открыла мне окно.
Только я зацепился за подоконник — ходули из-под меня стали ускользать. Ничего другого не оставалось, как забраться в комнату.
— Что ты делаешь, Хартум, разве можно…
Я уже прочно сидел на подоконнике, уже занес ноги и встал на ковер.
— Нас могут застать, как теперь уйдешь, ходули упали, Хартум, Хартумчик…
— Э, пустяки, привяжешь меня тесьмой, как мучал, и спустишь… Темно, зажги свет, хочу тебя видеть!
Тут открылась дверь, щелкнул выключатель, я увидел Мадину и бросился к ней, чтобы поцеловать. Но Мадина оттолкнула меня, показала глазами…
В дверях стояла с палкой в руках Мадинина мать. Это она зажгла свет. Мы с Мадиной так были заняты друг другом, что не заметили, как она поднялась.
— Ах, шайтан проклятый! — закричала она и замахнулась. — Ты как сюда попал?
— Сам не знаю, — ответил я покорно и склонил голову. — Хоть бейте, хоть убейте — без Мадины жить не могу.
Теряя силы, старушка опустилась на тахту.
— Воды, воды! — закричала Мадина.
Тут на лестнице раздались тяжелые шаги, открылась дверь, и на пороге показался Амир. Увидев его, старушка вскочила и заслонила собой Мадину.
— Видит аллах, она не виновата! Это все он… на ходулях влез в окно…
Амир прижал руку к груди и глубоко поклонился.
— Почтеннейшая Салихат, — сказал он. — Ни дочь ваша Мадина, ни Хартум ни в чем не виноваты. Виновата любовь. А ходули принесла моя невеста Аматулла…
Старушка в ярости не могла продохнуть:
— Значит, ты… значит, отказываешься? Зачем же пришел в наш дом? Ночью пришел зачем?