— Дедова работа. Рядом уже начинаются изделия Бахмуда: шкатулки, брошки…
Юсуф нащелкал несколько снимков, но я не видела на его лице удовлетворения. И тут он вдруг заметил, что на сундуке лежит альбом.
Это был альбом рисунков Хартума. В последнее время Хартум ночами работал, но мне свои наброски не показывал. Сама же я ни за что не загляну. Не то чтобы мне было неинтересно, но если не считает нужным поделиться со мной, зачем я полезу. Видела только мельком эскиз стаканчика.
Любопытство Юсуфа распалилось:
— Мадина, тут, наверно, рисунок того подарка, в редакции будут очень довольны…
Я поняла, что если он так стремится увидеть этот рисунок, — показывать нельзя. Надо было отвлечь его. Но как? Чем?
— Тут нет ничего интересного, — сказала я. — Посмотри лучше на этот поднос. Правда, красивый?
— М-м… Как тебе сказать. А чем он хорош?
— Это работа знаменитого мастера из Кашгара. Ценится наравне со средневековыми иранскими изделиями, выкопанными из курганов.
— Ну, подумаешь! Вот если бы ты сказала, что это твоя работа… А почему, правда, нет мастеров-женщин?
— Ты же кубачинец, — сказала я, слегка посмеиваясь над ним. — Зачем задаешь такие вопросы? Разве не знаешь, что мальчики учатся мастерству с пяти-шестилетнего возраста?
— Ах, слушай, какая глупость! Зачем это? Разве можно в таком раннем детстве заставлять ребенка?
— Дети сами просят. Если б ты знал, Юсуф, как я хотела, чтобы меня учил мой отец. Кое-что я сумела узнать, но папка умер…
— Ах, бедная, бедная! — Юсуф будто слушал меня и жалел, но глаза неотрывно смотрели на альбом. — Тут, наверно, твои рисунки, правда?
Он потянулся к альбому, а я схватила его руку. Началась полушуточная борьба, и мы оба раскраснелись.
В это время я услышала, что открылась дверь и по лестнице легким шагом взбегает Хартум.
Уже в кунацкой он закричал:
— Юсуф-Газетчик здесь? Юсуф не ушел?
Правду сказать, мне было не по себе: боялась сцены ревности, скандала. Но Хартум, представьте, даже и не посмотрел на меня. Он кинулся к Юсуфу:
— Как хорошо, что ты меня дождался! Ты сделал снимки?
— Кое-что сделал, — мрачным голосом сказал Юсуф и покосился на меня.
— Мадина, — строго спросил Хартум, — ты ему показала мои лучшие работы?
Тон Хартума меня возмутил и обидел.
— Почему должна показывать — я защищала твой альбом…
— Зря защищала, — буркнул Хартум и отвернулся от меня.
Не сказав больше ни слова, я вышла в кунацкую. Муж не пошел за мной. Я услышала, как он говорит:
— Напрасно, конечно, я послал тебя к Мадине. Жен-щи-на!.. Буду показывать сам. На этой полке мои подстаканники, чайные ложки; вазочка, премированная на выставке в Махачкале.
— Во Дворце пионеров? Пять лет назад? — спросил Юсуф.
— Кажется… Не помню. Теперь главное. Покажу тебе свой альбом. Открывай крышку, не бойся. Видишь эскиз? Я не хотел говорить при всех. Ты должен знать: в худсовете старики, они не дают молодежи выдвинуться. Вот если ты сфотографируешь мой эскиз, напечатаешь в газете… Смотри, смотри: вот здесь будет чернь, здесь — золото. Правда, не хуже, чем у стариков? Ты сможешь смело написать, что наш род продолжает традицию.
Когда Юсуф ушел, Хартум набросился на меня:
— Неужели не способна сообразить? Если посылаю к тебе — надо корреспонденту помочь.
— Хартум, Хартум, ведь у тебя только черновой эскиз. Если напечатают в газете — люди обвинят тебя в нескромности.
Хартум разозлился:
— Откуда знаешь, что черновой? Заглядываешь в мой альбом?! А еще говоришь «скромность»… — Он немного помолчал, подумал. — Э, Мадина, ссориться не будем. Но пора понять, что художнику не скромность нужна, а известность. Ты, жена, должна понимать, должна сочувствовать.
— Но, Хартум, ты же… ты еще ничего настоящего не сделал.
— Ах, вот как!
Первый раз видела его таким. Кажется, готов был убить. Но не ударил и даже не выругался. Выбежал из дому и хлопнул дверью.
ХАРТУМ
Вот уже несколько дней я живу в таком напряжении, какого раньше не знал. То ли глупость я сделал, то ли гениальное творение выйдет из моих рук. Днем я работаю на комбинате, ночами не сплю: решил во что бы то ни стало добиться права послать от своего имени подарок итальянскому рабочему. Кто может мне запретить? В конце концов, если комбинат не захочет принять в этом участия, разве не найду я у нас в доме кусочек серебра? Разве не могу переплавить какую-нибудь старую вещь, хотя бы и ту, за которую меня премировали пять лет назад на пионерской выставке? Ночью, когда все спали, я делал эскизы. Рвал один за другим. Уж очень мне хотелось создать что-нибудь оригинальное, новое, показав этим, что не только традициями сильны мастера-кубачинцы. Конечно, я боялся обвинения в беспредметности и формализме. Но разве наш декоративный орнамент не формалистичен? Разве все эти веточки и цветочки выражают какую-нибудь идею? Я решил, что сделаю что-нибудь из ряда вон выходящее и содержательное.