Сухое вещество Винского, сухое его существо, а точнее говоря — сущность этого человека. Какова она? На фоне Кремля, и гостиницы «Россия», и Москвы-реки, в самом центре столицы?
Неожиданно к нам подкатил милицейский мотоцикл.
— Пьяный? Эй, браток, помогай! Ну, верзила — такого в коляску не засунешь.
— Спит, — сказал я, — нисколько не пьян.
— Рассказывай, да и спать тут не положено. — Один из сержантов подошел к Винскому, стал трясти плечо: — Ну, покажись!
— Не сплю, а думаю! — четко и ясно прозвучал голос Винского. Он повернулся, сел: — Шпрехен зи дейч? Парле ву франсе? Ду ю спик инглиш? Ха-ха-ха! — Он поднялся во весь свой могучий рост. — Мы здесь любуемся, переживаем красоты…
— Значит, умеешь и по-русски?
— А я посчитал, что иностранцы вы. Приняли меня за безработного.
— Неужели трезвый? — с разочарованием проговорил второй сержант.
— Перед лицом власти трезвею мгновенно. Меня опьянила величественность пейзажа…
— Предъявите документы… Так, так… Да у вас все в порядке. Почему не ночуете дома?
— Это, положим, вас не касается. Но по-дружески готов поделиться: лично принадлежащую мне комнату оккупировали жена и теща. Меняю обеих на одну хорошенькую, работящую, способную готовить и стирать.
Сержант влез на заднее седло, застучал мотор, мотоцикл стронулся с места. Винский негромко крикнул:
— Алло, друзья! Есть дело. — Мотоцикл приостановился. — Явите божескую милость, выселите к чертовой бабушке мою тещу. Она тунеядка… — Мотоцикл двинулся дальше. — Она не прописана, — заверещал Винский не своим голосом. — Гостит больше года. Убереги меня, родная милиция, от кровопролития! — в безысходной тоске тянул он руки в сторону милицейского мотоцикла. Его оранжевый дождевик напоминал одеяние буддийского монаха.
Стоило милиционерам скрыться за углом, Винский деловито потянулся, заскрипел могучими костями и произнес:
— Физзарядка обывателя. — Постоял в раздумье, глянул на часы: — Ого! Пять минут шестого. — Отойдя несколько шагов, повернулся, помахал рукой: — Жди! Жрать хочу. Сил нет, как хочу жрать. Универсальность развития не спасает от голода…
Да, так было, и мы еще к этому вернемся.
Черт его знает, а вдруг он все-таки хороший мужик, стоящий парень?
Уместно вспомнить, что одну из книг, которую перевел этот Винский, «Факел над бездной» Курбана Хазретова, я читал. Перевод добротный, пожалуй, что даже строгий, ритмически выдержанный. Винский рассказывал, как переводит, что значит для него перевод:
— Надо найти ритмический ключ, тогда можно прямо диктовать. Огромную роль играет акцент; я диктую с акцентом — нахожу строй фразы… Не люблю эту работу. Кормушка неплохая, но имя исчезает, никто и никогда о нас, переводчиках с национальных языков, путного слова не скажет. Если схалтуришь, напортачишь — критики тут как тут…
Нет, так не выйдет. По лоскуткам Винского не соберешь. В самом начале, как только уселись на этой скамье, — он закричал, застонал, как от резкой боли:
— Бедная девочка: пришла и увидела, что все до последней бумажки исчезло. Сколько надежд возлагала, прыгала от радости… — Он сделал глаза безумными: — Идем! Сейчас же идем к ней… Она гуманна, все поймет, все простит… Ха-ха-ха, ты, я вижу, поверил. Святая простота! Видел, как она сейчас приплясывала от удовольствия. Смотри, смотри, как шла.
Винский схватил портфель и… преобразился. Застучали каблучки, взлетела сумочка, откуда-то в нем явилась легкость, но шаржированная, карикатурная. Он изобразил Амину мечтательной провинциалочкой, пустенькой, самонадеянной. Он встал в позу и заговорил ее голосом:
— «Люблю ваши книжки, Магомед-Расул. Думала, вы писатель. Оказывается, только учитель, завуч. Наверно, хороший завуч…» Да она тебя ни во что не ставит. Вообще не способна уважать кого бы то ни было. А ты, хоть и зовешься именем пророка, на самом деле христосик: вижу, вижу — готов бежать за ней, лишь бы вернуть в лоно горской непорочности… Вот так-то, друг милый! Я ведь тоже в нее поверил. Не в ту Амину, которую видишь ты в ней, а в современную, бойкую, сильную, высокоодаренную. Ах, Магомед, Магомед, сколько времени, сколько сил я на нее потратил. Как рады мы открыть подлинный талант. Ты знаешь десятую долю настоящей Амины. Она литературна до кончиков ногтей. Она истинно интеллигентна. В те полтора месяца, что пробыла в Москве, впитывала все с жадностью губки. Я таскался за ней по музеям и выставкам, по театрам. Мы облазили все московские соборы и Оружейную палату, ездили в Троице-Сергиевскую лавру, чтобы услышать торжественное богослужение и увидеть патриарха Алексия… Ты — Магомед, а знаешь, где находится в Москве магометанская мечеть? Я для Амины пробовал в справочном узнать, но там на такие вопросы не отвечают. Нашел, нашел. Входил для нее внутрь, все разглядывал, прислушивался, запоминал: ведь женщинам вход в мечеть запрещен…