Итак, 19 июня, среда. Миновали растянувшиеся сутки. Можно забыть, нужно, совершенно необходимо забыть… Я приказываю себе изъять из памяти сумятицу, нелепицу, никому не нужную толкотню прошлого дня и особенно прошлой ночи. Довольно! Пусть живет и здравствует нормальный день, рабочий день; упорядоченный, построенный по четкому расписанию. Пора, нора!
Осмысленность, четкость, система. Ай, хорошо! Производительность моего умственного труда должна подняться еще выше… Начало положено — принял холодный душ, растерся махровым полотенцем. Сделаю физзарядку — и скорей за стол, за книги: завтра экзамен по философии. Правда, нормальный порядок предполагает другую очередность. Сперва положено делать гимнастику, потом отправляться в душевую. Но есть преимущество: не надо стелить постель, только подправить. В самом деле — экономия сил и времени: не ложился, значит, не встанешь. Ты уже на ногах или еще на ногах, какая разница!
Но, черт возьми, возникает препятствие. Вещи… Разнообразные предметы. Хочу забыть вчерашнее, хочу, чтобы все вошло в берега. Вещи напоминают. Стулья. Вот здесь сидела Амина, пододвинулась к окну. Амина, Амина, дерзкая девчонка! Слушая стихи Мукаша, заглядывала вниз, стерегла Винского… На поверхности письменного стола липкие следы вина. Это Савва пролил и затирал рукавом… Савва Ярых. Вчера он пытался уничтожить свой роман, сегодня пытается войти в норму, работать, жить… Лежит амузгинский кинжал, вчера его со всего маха, прорезав скатерть, воткнул в столешницу Аскер Цагатов. Одним ударом завершил дискуссию о праве на домысел… Этот кинжал был когда-то моим, я подарил его на дружбу Мукашу Колдыбаеву. Мукаш прицепил мой подарок на ручку двери, сознательно нанес оскорбление… Я ведь не собирался ему дарить. Месяца два назад он увидел висевший у меня над кроватью как украшение, как напоминание о родине кинжал в серебряных ножнах. Мукаш снял со стены и принялся расхваливать. Этого делать нельзя. По нашим горским обычаям, если гость восторгается твоим поясом, или твоим оружием, или буркой, или конем, — такая похвала равносильна просьбе: подари. А просьба гостя священна. Гостю отказать — аллаха обмануть! Я подарил любимый свой кинжал Мукашу. Он обрадовался, он меня целовал, отдарил шитой золотом тюбетейкой с пером из хвоста беркута; тюбетейку я в тот же день отправил бандеролью своей пятилетней Мадине. Как же теперь? Просить, чтобы вернула? Не разговаривать с Мукашем? Вот ведь, кавказских обычаев не знает, но смотри, догадался, чем побольнее уязвить. Вернул дареное оружие, кинжал, нанес кровную обиду. Мой дед, не задумываясь, вонзил бы этот кинжал ему в грудь. И потом семь поколений двух семейств вели бы кровную вражду подстерегали бы друг друга, резали, стреляли…
Нет, я хоть и горец, кровь не прольется.
Почему я горец? Что во мне от горца? Вспыльчивость? Любовь к нашей одежде, к нашим украшениям? Придирки к девушкам и женщинам? «Мы все пустые газыри, где вместо пороха табак, карандаши и перец с солью… Но все же есть и часть души, раскрошенной и распыленной… О чем жалеть? И что ценить, когда папаха не папаха, когда кинжалы гонят валом, чтобы чинить карандаши…»
Не помню, чьи стихи, и не намерен вспоминать. Пусть старые вещи меня не тревожат. Все! Скорей убрать, расставить по местам, растереть и забыть.
Вот и газету сунули под дверь.
Бегом в кафе напротив. Сейчас позавтракаю и приобщусь к современности.
Уходя, вспомнил о портфеле Винского. Что делать? Рыжий обязательно за ним приедет, снова начнется бесконечный треп.
Эврика! Оставлю у вахтерши. Приложу записку: «Винскому Я. А. Не дождался. Все переговорено, все ясно, прошу не беспокоить». Однако написал мягче, пустил в ход вежливые словечки, но стержень сохранил стальной. Вы, наверно, успели поверить в несгибаемость моего характера?.. В записке я и Амине передал привет. Потом себя ругал. Не нужны ни Винский, ни его соавторша, обойдусь без посторонних. Жил без них, проживу и дальше…
…В тот день, то есть 19 июня, из кафе я прямым путем отправился в библиотеку. Уж там-то меня никто найти не сможет. Вернулся домой к ночи, ни на чей стук не отвечал. На следующий день сдал экзамен по философии. Подгадал прийти последним. Покончив с экзаменом, мы с преподавателем побеседовали на интересную тему. О горцах и о горстве…
Что в наше время должно означать «горец», «горянка»? Чем мы гордимся? Есть ведь горные народы, которые не знают этого определения. Киргизы, например, которые живут куда как более высоко, чем мы, горством не бахвалятся. Зато калмыки, степняки, промышляющие верблюдоводством и овцеводством, относят себя к народам горским. А как в Европе? Черногорцы, и болгары, и словаки, и босняки тоже вроде бы исповедуют горский катехизис. Что же до самых высокогорных азиатских и американский народов — они напрочь лишены обычаев, похожих на те, что и поныне процветают у нас… Горство какими-то нитями связано с мусульманством, однако и христиане, к примеру осетины, подчиняются нашим законам… Интересно, что кубанские и терские казаки формой избрали черкесский наряд. Они даже переняли у кавказцев некоторые представления о мужской чести… Что хорошего в горских обычаях? Что достойно сохранить в социалистическом обществе? Мы с молоком матери, с первыми словами отца впитываем особую, как бы даже кастовую преимущественность перед людьми других, низинных народов. Кто и что выигрывает от этого? Что хорошего в том, что мальчик с пяти лет мечтает о кинжале?..