— Что такое вы говорите, Кавсарат Самадовна? Я бы вас попросил…
— …глядя на отражение Медузы, Персей отрубил ей голову.
— Прекратите, Кавсарат Самадовна!
— Не прекращу, Башир Ахмедович! Что вы придрались к зеркалу, чем оно вам помешало? Зеркало полезно, необходимо. Все вы, старшие мои товарищи, учились в пединституте, в городе. Приехав сюда, в первые месяцы следили за собой. Теперь входите в класс, нисколько не заботясь, как выглядит ваша прическа, ваше лицо. Не заботитесь о выражении своего лица… Актер перед появлением на сцене смотрится в зеркало? Мы все хоть немного, но актеры! Ученики — зрители.
— Вы… вы пустая кокетка, кокетка! — воскликнул в ярости Башир Ахмедович…
…Я пишу дневник. Сейчас подумала, что и дневник некоторым образом — мое зеркало. Подумала я еще и о том, что, по существу, дневник обязательно обращен к кому-то, в нем стараешься быть лучше, чем ты есть на самом деле.
Жажду быть откровенной, жажду в себе разобраться, стать лучше… Но ведь я не только учительница, во мне живет обиженная девочка, мое сиротство я привезла с собой в горы, мои обиды и неосуществленные мечты — все со мной. Я ошиблась, увлекшись Хасбулатом, и вижу теперь Хасбулата в Башире. Самое же удивительное, что, делая записи ночью, когда черное небо смотрит на меня звездами, я полная хозяйка словам своим и уже не Башира и не Хасбулата пишу в своем дневнике, а всего лишь завуча.
Завуч (сдерживаясь): Литературные примеры заведут нас далеко. Прошу — рассмотрим факты. Встаньте на мое место. Факт с зеркалом мы уже рассмотрели. Назовем его фактом № 1. Факт № 2: скала Трехстволка. Зачем вы туда взобрались на виду у всех?
Я: А зачем и в школе, и в институте существует физкультура? Зачем нас втягивают в спортивные игры? Учат быть ловкими, сильными, легкими? Умею плавать всеми стилями, прыгать с вышки, грести на лодке, играть в волейбол, в баскетбол. Я шахматистка, мне присвоен первый разряд; правда, женский. Но готова, хоть вы и математик, вас обыграть…
Завуч (первый раз за весь разговор улыбаясь): То-то и оно! Существует разница. Мужчины котируются выше. Уважайте мужчин, Кавсарат Самадовна!
Я: Какой же вы мужчина? Вы видели меня на скале. Я туда забралась, а слезть было страшно: альпинизму не училась. Вы шли по дороге, я вас окликнула…
Завуч: Меня?
Я: Три раза кричала. Сперва Башир Ахмедович, а потом просто Башир.
Завуч: Вот именно. Просто Башир. Что бы подумали люди, если бы полез за вами? Так нельзя! Существует условность. Существуют аул и аульские нравы. Что бы решили люди, увидев, как завуч лезет на какую-то глупую скалу? Довольно того, что туда полезла учительница в коротком платье… Спустились же сами.
Я: И вся исцарапалась.
Завуч: Перестаньте кокетничать, или я прекращу с вами разговаривать.
Я: Перестаньте разговаривать, и я не буду с вами кокетничать.
В дневнике это выглядит смешно. Я шла на рожон. Я его злила. Знала: он вынужден перевоспитывать строптивую. От молодого специалиста непросто избавиться. Предстоит длинная переписка с районо, с министерством. Все должно быть мотивировано, обосновано. Надо присовокупить мнение треугольника, решение педсовета. Но самое главное — он воображал, что я хочу вернуться из Лайлы в город. А я хотела тут остаться и работать. И не только сохранить свою свободу, но и научить свободе и простоте мальчиков и девочек, которые в этом году получают аттестат зрелости. Я о зрелости их думаю, об истинной зрелости, которая должна быть равной и в Москве, и в Махачкале, и в ауле.
Лампа коптила, кажется, кончился керосин. Надо было снять стекло, я обожгла пальцы. За стеной монотонно храпела Ханича. Мне было душно. Я сидела в ночной рубашке. Первый раз увидев меня в ней, старая Ханича удивилась: «Значит, и у тебя есть длинное платье?» Задув огонь, я почувствовала острый запах керосинового чада. Здесь нет форточки. Задыхаясь, босиком пробежала через комнату Ханичи, отворила дверь и полной грудью стала дышать дивным морозным воздухом. Так простояла я несколько минут на крыльце, продрогла, оледенела, но мне было хорошо, не хотелось возвращаться в прокопченное помещение… Но явилась мысль: «Я вся в белом, меня видят… может быть, кто-нибудь заметил… — опять начнутся сплетни».
Снова усевшись за стол, я обрезала и зажгла фитиль, насунула остывшее стекло и торопливо принялась записывать продолжение разговора с Баширом.
Завуч (спешил меня уличить и урезонить): Снова обратимся к фактам. Прошу не перебивать. Факт с зеркалом, факт со скалой, факт с переодеванием, — о нем мы не говорили и говорить не будем, хотя вы явно превысили свою власть, а это карается законом… Нет-нет! — едва ли не закричал он. — Я не позволю перебивать, пока не выскажу все… Вы не верите в мою доброжелательность, находите меня глупцом… Последний раз обращаюсь к вашему педагогическому и человеческому такту. Позавчера вечером что было?