Что? Экскурсия? Учительница литературы занялась альпинизмом? Чепуха, все чепуха! Не чепуха одно — Дагестан в рисунках Пантелея Винского. Я там. Волшебством перенесся. Забыл даже о самом волшебнике. Его слышу. А он говорит что-то важное. Но я не могу слушать… Хочу уехать, хочу домой. Что за путаница? Как могу хотеть, если я уже там, летаю вместе с орлами, прыгаю вместе с козлами, топчусь босыми ногами рядом с Аминой? Мы месим глину для кирпичей. Она в шароварах. Она хохочет.
Амина хохочет?
Не знал, что может хохотать так радостно, так непосредственно.
— Это правда Амина? Я не ошибся? — спросил я Пантелея Винского, прерывая его рассказ.
— Да, да! — говорит он сердито. — Вы меня совсем не слушаете. Слишком поглощены рисунками, а я просил только перелистывать, делать вид, что мы этим заняты.
— А вот здесь по канату через озеро тоже идет Амина? Зима, кругом снег. Это озерко лежит рядом с аулом канатоходцев Цовкра. Вы и там побывали?.. Вот и мой аул, идут с кувшинами девушки… Одна из них опять Амина. Вы с ума сошли, Пантелей! Но слушайте, дорогой, Амине очень к лицу это кубачинское платье и белый каз… Как она попала в Кубачи?..
— Я же не фотограф! Ее лицо взял как натуру. — Он накрыл рисунок рукой, — Поймите — я должен, должен вам рассказать! Рисунки… с ними успеется. Это не иллюстрации, сами видите. Ни вам, ни издательству не нужны… Слушать будете?.. Очень прошу. От своего имени, и от имени моей жены, и от имени вашей молоденькой землячки.
— Да, да. Пожалуйста. А потом позволите досмотреть?
— Честное слово — рядовая работа. Через год-другой добьюсь. Тогда сам позову. Пока — все предварительно. Больше о рисунках ни слова, идет?
И он стал торопливо выговариваться. Тихо, чтобы не было слышно за дверью, и потому без выражения…
Я не сразу смог вернуться. Был еще там, в его рисунках, у себя на родине.
— …Подождите, подождите. Вы сказали что-то невероятное. Я правильно вас понял? Ваш брат сделал предложение, и Амина дала ему согласие? Они женятся? Как же так — он ведь женат?
— Уже развелся.
— А давно это началось?
— Вот черт! — воскликнул он в сердцах. — Висит мочало, начинай сначала. Ведь я все рассказал.
— Но если волшебник показывает свои творения…
— Не надо. Ей-богу. Прошу. — Он горячо зашептал: — Вас касается одно. Лично вас — только одно. Захотите ли сделать? Мы с женой моей Валентиной — она тоже художница — за эти два месяца горячо полюбили Амину. Такую-сякую, глупую-умную, острую-тупую, совершенно разную… Полюбили. Надо повторять? Или дошло? Для вас — только землячка. И нарушительница всякого там черт знает чего…
— И смелая! — сказал я.
— Точно! — обрадовался Пантелей. — Смелая! Девка — гвоздь!
— Шуруп, — сказал я.
— Чего-чего?
— Замуж за Якова Александровича? Гм. Нет, не верю! Озорничает, смеется над ним!
Пантелей помолчал.
— Пожалуй… Я тоже не совсем верю. Только над Яшкой не дюже посмеешься…
Я старался вникнуть. Мешали рваность и торопливость речи, жаргонные слова. Он стал рассказывать, как состоялось знакомство. Приехав в Москву хлопотать о восстановлении на работе, Амина на третий день встретилась в редакции со старшим Винским. Он ошарашил ее, покорил хваткой, броским остроумием, пробивной силой, широким кругом знакомств.
— Влюбилась, как кошка. Да и он вроде того. Читали сценарий?.. А мы с женой с самого начала… Видели, слышали, переживали. Хасбулат, правда, на брата кое-чем смахивает? Брат не сознает, что лепил автопортрет… — Пантелей яростно махнул рукой: — Черт с ними! Мы с женой хотели помешать, расстроить. Сейчас приехала мысль — к чертовой бабушке! Неужели не мысль? Пусть женятся. Пусть. Оседлает, превратит вашу даргинскую гордячку в хваткую бабенку… В чем проблема? В чем идея Амининого дневника? Или, как его там, дневника этой самой учительки по имени Кавсарат? А в том проблема, что никакой проблемы нет. Правильно? Навряд сама все спетрила. Развила вашу задумку? Так или не так?