Хорошие девушки Хадижа и Патима, но не верю им. Когда бы не привлекала мужчин краска, почему бы города росли такие большие? Кто посмеет отрицать, что бакинский дядя того человека, имя которого ни за что не произнесу, убежал из аула в город, разве не подмазанные глаза тому причиной? Конечно, Хартум, хоть он и племянник тому дяде, не похож на него. Помню, на комсомольском собрании комбината говорил, что мы должны быть патриотами замечательного нашего аула златокузнецов… Верно, верно, он говорил, эти его слова я запомнила: когда говорил, на меня смотрел…
Смотрел… Ну и что? Ни разу со мной не постоял, не пошутил, не посмеялся, и когда уезжал в Баку, даже не кивнул на прощание…
Терпеть не могу ревнивых, не жалко, если Хартум влюбится в бакинку. Одного боюсь — нарушит слово. Что тогда начнут о нем говорить? Назовут болтуном, обманщиком. А болтуна и обманщика не может любить кубачинская девушка.
Теперь окончательно поняла, почему неспокойна весь этот месяц. Член нашей комсомольской организации под влиянием бакинских девушек потеряет твердость, принципиальность, горскую нашу твердокаменность. Соблазнится всякими там телевизорами, торшерами, шифоньерами.
Мама спрашивает:
— Что такое, доченька, на глазах твоих слезы?
— Мамочка, мамочка! Ты бы знала — на краю пропасти оказался один человек.
Вечером, открыв окно, я услыхала, как кто-то сказал, что один человек из Баку вернулся. Накинув каз, я побежала на крышу.
Мама спрашивает:
— Дочка, а дочка, — дождь, гроза. Что там потеряла? Помоги лучше — пироги собираюсь печь.
Я подумала: «В такой ливень и правда не увижу». Вздохнула и говорю:
— Мамочка, дорогая, зачем взялась месить? Тебе трудно, у меня руки сильные, молодые.
— Ты, Мадина, добрая сегодня.
А я не добрая была. Когда займешь делом руки, голова спокойнее.
С восходом, слава богу, дождь кончился. Я пошла по воду и заметила одного человека на крыше. Подруги спрашивают:
— Э-эй, Мадина, что стучит у тебя?
— Петля на мучале.
— Так быстро стучит?
— Может быть, часы на руке?
— Так глухо?
Не могла же сказать, что сердце мое стучит.
Я заметила, что один человек с ружьем пошел в лес. Отнесла домой воду, схватила каз.
— Мамочка, стирать пойду!
— Вчера стирала.
— Эх, мамочка, отстаешь от жизни! Комсомольцы решили месячник чистоты объявить. Обрати внимание, какие белые зубы у Каймараса. Неужели мой каз будет грязнее!
Как я обрадовалась, когда увидела, что на теплом роднике нет ни одной подружки. Песню запела. Слова, которые в голову приходили, ветру доверила. На горе один человек стоял с ружьем, в его сторону летел ветер.
Я так танцевала на своем казе — пятки отбила. Вдруг Айша является:
— Прости меня, Мадина: помнишь, приревновала к тебе Каймараса.
— Бог простит.
— Приходи к нам на свадьбу, Мадина.
Я сделала вид, что обрадовалась:
— Ой, что ты говоришь! Обязательно приду.
Тут один человек спустился с горы.
— Где куропатка?
У меня дух перехватило. В газете пишут: «В трудных случаях комсомольцы мобилизуют все свои душевные силы»; я мобилизовала, спокойно задала вопрос:
— Кого называешь куропаткой?
Не знаю, правду ли ответил Хартум. Не верю ему, не могу верить. Скорей всего, вежливости научился в большом городе. Так улыбнулся, так на меня посмотрел… А потом сказал, что будет ждать, когда куропатка сама, добровольно, войдет в его дом.
Я хотела ему ответить, что куропаток жареными едят. Куда там! Онемела.
День, другой, пятый — Хартум ни разу обо мне не вспомнил. Говорят, в городах телефоны стоят в квартирах: «Алло, алло, ты дурак, Хартум. Неужели не догадываешься, как ждет тебя куропатка? Режь меня, ешь меня — не оставляй в лесу!» Наверно, по телефону могла бы так сказать. По телефону не видно, кто говорит, не назвалась бы Мадиной. Пусть догадывается, правда?