Вопросов было много, в том числе и каверзных, на которые западный журналист получил полные ответы. Спустя неделю в «Штерне» № 18 появилось интервью на нескольких страницах с большим количеством переданных нами ранее журналисту фотографий. Детально описывалась катастрофа и подчеркивались мужество и героизм русских летчиков, награжденных посмертно орденами Красной Звезды.
Эгон Вацек действительно оказался мастером своего ремесла, и не случайно Генрих Наннен именно его выбрал для первого в истории Западного Берлина интервью с советским генералом. Вацек не побоялся вступить в конфликтный разговор с военной администрацией США в Западном Берлине в связи с таинственным и непонятным происшествием, напоминавшим скорее шпионский детектив. Проживавший в Западном Берлине фотограф «Штерна» некий Ян Парик должен был срочно доставить весь рабочий материал в западноберлинский аэропорт Темпельхоф для передачи очередным рейсом в Гамбург. Однако спустя несколько часов материал в редакцию так и не поступил. Глубокой ночью Вацеку удалось разыскать Парика, и тот признался, что передал материал американцам, которые, перед тем как отправить материал по назначению, сняли с него копию. Материал поступил в редакцию только на следующий день. Так и осталось до конца невыясненным: то ли это была грубая работа американской разведки, то ли глупость, ведь через неделю все это появилось в очередном номере журнала «Штерн». Эта «шпионская» история в последующем была подробно расписана в журнале «Шпигель».
Спустя какое-то время в Берлин приехал уже прославленный в те годы ансамбль Александра Броневицкого. Совпосольство организовало выступление ансамбля и в Западном Берлине, где в одном из концертных залов под открытым небом ослепительно красивая Эдита Пьеха исполнила песню А. Пахмутовой «Огромное небо — одно на двоих», посвященную советским пилотам, самолет которых в 1966 году падал на жилые кварталы этого города. Когда она смолкла, по лицу ее текли слезы. Потрясенный зал молчал, многие плакали. Потом все встали и долго-долго не отпускали певицу…
Прошло много лет, но каждый раз, когда я слышу до боли знакомую мелодию и слова «А город подумал — ученья идут», в памяти возникают события тех далеких дней, залитый солнцем огромный город и подающий с неба как звезда самолет, в котором два русских парня спасали живущих на земле.
КЛОПЫ. 1966 год
Нет-нет! Речь идет не о том жаргонном словечке германских спецслужб — «клоп»[55], которым обозначается подслушивающее устройство. Вовсе нет! Это история ночного кошмара с обыкновенным биологическим видом известного всему человечеству насекомого — вечного спутника человеческого обиталища…
С моим напарником Валерием Л. мы возвращались из далекой служебной поездки, торопясь достичь Лейпцига до быстро надвигающейся осенней ночи.
Была в разгаре Лейпцигская осенняя ярмарка, и мы должны были успеть на ответственное мероприятие, намеченное на утро следующего дня. Мы торопились еще и потому, что последние две ночи практически не спали и, несмотря на нашу молодость и крепкое здоровье, чувствовали себя крайне усталыми. Сменяя друг друга за рулем, мы «выжимали» из изношенного мотора старенького «жучка» — «фольксвагена» его последние силы. Моторчик надрывался, но развить нужную для этого вида автотранспорта скорость даже на хорошей дороге никак не мог. Да и дорога, ведущая к Лейпцигу, была в эти дни изрядно загружена. В любом случае мы должны были загодя отдохнуть и выспаться. Ночь застала нас на въезде в маленький, всего на два-три десятка тысяч жителей, немецкий городок Майнинген. Однако он был широко известен не только в Германии, но и далеко за ее пределами своим стариннейшим немецким драматическим театром. Все театралы мира называли его Майнингенским театром. Это имя он приобрел в далекое Средневековье. В общем, этот городок в некотором смысле был своеобразным культурным центром. До Лейпцига оставалось всего несколько десятков километров, но вести дальше машину не было сил. Я сказал, что, если мы сейчас же не остановимся в этом городишке и не завалимся спать, последствия могут быть непредсказуемыми. Быть за рулем в таком состоянии — просто опасно. Шел второй час ночи. По немецким понятиям наступало утро[56].
В единственной гостинице нам долго не открывали. Наконец после настойчивых и длительных звонков, звуки которых доносились до нас из-за массивных старинной работы дубовых дверей, с взятыми в кованую решетку витражами узких окон, раздался человеческий голос. И через стекло на нас уставилось недовольное, испещренное морщинами старческое лицо. Глаза, увеличенные мощными линзами очков, были похожи на птичьи. Раздался звук отодвигаемой задвижки, и старик — дежурный ночной портье — проскрипел: