В кабинете Шишкина собралось несколько человек из числа моих руководителей, был приглашен и я. Я так и не понял до конца причины отказа Москвы, о чем заявил открыто. Все присутствовавшие с удивлением воззрились на меня, когда я попросил высокое руководство в лице Евгения Изотовича как-то объяснить мне, чем вызвано отрицательное решение Центра. Они буквально «зашикали» на меня:
— Ты что, Георгий! Это же решение Центра. В Службе не принято обсуждать решения Центра.
И все же я попытался это сделать и неожиданно вновь получил поддержку Евгения Изотовича:
— А я полагаю, пусть Георгий изложит и свои соображения. Не будем его ограничивать ни во времени, ни в содержании оценок и высказываний.
Все замолчали, уважая высокое начальственное положение нашего общего руководителя. Я говорил долго и напористо. Пытался аргументировать свою точку зрения, ибо в этом кабинете хозяином был наш общий шеф — Шишкин.
Когда я закончил, Евгений Изотович удовлетворенно сказал, что я высказался правильно и обоснованно. Причины отрицательного решения Центра ему известны, но называть их он не имеет права.
— Центр прав, ему виднее. А ты, Георгий, молодец, умеешь отстаивать свою точку зрения.
«НАШ ШТЫК БУДЕТ СТОЯТЬ В ГДР ВЕЧНО». 1967 год
Приезжавшие в Республику ответственные работники ЦК, Совмина, МИДа, других государственных учреждений часто по просьбе посла выступали перед дипломатическим составом. Как правило, это происходило утром, во время наших ежедневных оперативок. Гости рассказывали о новостях в Союзе, достижениях их ведомств или направлениях работы курируемых ими учреждений, о положении в промышленности и сельском хозяйстве. То есть — как и чем живет наш народ. Встречался таким же образом с дипломатами и наш министр Андрей Андреевич Громыко. Он хорошо разбирался в сложных перипетиях германской проблематики и чаще других стран социалистического содружества посещал Берлин. Наверное, подчеркивая тем самым особую роль ГДР как форпоста социализма в Европе. Именно здесь проходила граница между Востоком и Западом, здесь противостояли друг другу мощные военные группировки стран НАТО и Варшавского договора. Да и сам Берлин, рассеченный на две половины мощной и высокой практически непреодолимой стеной с пулеметными вышками и особо охраняемой, создавал даже для посвященных в проблемы этого города впечатление напряженности и беспокойства. В общем, Андрей Андреевич проявлял особый интерес к Берлину. Во время своих визитов министр почти всегда встречался с дипсоставом. На одной из таких встреч он, как бы в заключение, подчеркнул то огромное значение, которое придают наши партия и правительство решению германского вопроса и роли Республики в этом. Что не случайно здесь находится наша самая мощная военная группировка — Группа советских войск в Германии — и уходить отсюда мы не собираемся. Что мы и в дальнейшем будем оказывать нашим немецким друзьям любую помощь в вопросах социалистического строительства, что главное — здесь наш штык и, пока он стоит здесь, опасность реставрации капитализма нам не угрожает. А штык наш будет стоять здесь вечно.
Я сидел рядом с руководителем западноберлинской группы посольства Виктором Белецким. Шепнул ему: «Витя, а ведь вечного в мире ничего не бывает». Он в ответ согласно кивнул. Как всегда с присущим ему в подобных ситуациях несколько мрачным видом.
«САМЫЙ ХОРОШИЙ БОЛЬШЕВИК ТОТ, КОТОРЫЙ ВИСИТ НА ФОНАРНОМ СТОЛБЕ». 1968 год
В помещении бюро ТАСС в Западном Берлине советская сторона давала прием. Приглашенных было около сотни. Присутствовали почти все представители газет, журналов, ведущие журналисты западных СМИ, работавшие в этом городе. Несколько человек приехали из Бонна, в том числе известный журналист социал-демократического толка Штельтцер. Сын того самого старика Штель-тцера[65] — друга Вилли Брандта. Все наши журналисты, аккредитованные как в Западном Берлине, так и в столице ГДР — Восточном Берлине.
Было шумно и весело. Журналистская братия всегда и везде чувствует и ведет себя свободно. Народ пронырливый и знающий. За словом в карман не полезет. Прием проходил в фуршетном варианте. Немцы любят такие мероприятия — всегда много спиртного и хорошей русской закуски.
Я беседовал с кем-то из немецких журналистов. Народ уже слегка повеселел, о чем свидетельствовал все усиливающийся гул голосов, временами смех. Рядом в компании нескольких наших журналистов Штельтцер-младший что-то оживленно рассказывал. Лицо его раскраснелось. Было заметно, что он уже прилично выпил. Я прислушался. Штельтцер делился своими впечатлениями о недавней поездке в Москву. Неожиданно я уловил несколько критических замечаний в адрес наших столичных порядков. К сожалению, Штельтцер был прав. Разговор все больше приобретал политическую окраску. Речь пошла об исторических корнях коммунистического движения в России. Совершенно неожиданно, говоря о расколе социал-демократов и о разделении РСДРП на большевиков и меньшевиков, Штельтцер четко произнес: «Лично для меня самый хороший большевик — это тот, который висит на фонарном столбе».
65
Теодор Штельтцер — известный в Германии политик. До прихода Гитлера к власти — крупный чиновник (ландрат-управляющий) в одной из земель Германии. В годы войны возглавлял транспортный отдел в штабе вермахта в Норвегии. Всегда выступал против нацистского режима. За участие в Сопротивлении и контакты с заговорщиками, предпринявшими попытку взорвать Гитлера 20 июля 1944 года, был приговорен к смертной казни, замененной на пожизненное заключение. После 1945 года стал одним из основателей Христианского демократического союза в Берлине. Первый премьер-министр земли Шлезвиг-Гольштейн в ФРГ. Двое сыновей Штельтцера — убежденные социал-демократы. Один из них — журналист (о нем и идет речь), другой — известный дипломат.