— Скорп, что происходит? Тебя будто виверна за задницу ухватила…
— Не боишься запачкаться, Потти? От сына изменника и предателя Малфоя? И когда, трус проклятый, наберешься смелости и скажешь? Или решил свалить втихаря, когда буду на тренировке? Или в мэнор на выходные уеду? Ты же никогда не соглашаешься поехать со мной. Теперь понимаю — папочка не позволяет? Святой Гарри Поттер, что оказался злопамятной и злобной скотиной…
Хрясь.
Кулаком снизу в челюсть, что громко клацает в сгустившейся тишине. Глаза темнеют, как закипающее зелье.
Прыжок, замах. Удар почти что вслепую.
Клубок из двух тел, катящийся по кровати, с грохотом валящийся вниз. Как мантикора и вцепившаяся ей в глотку химера. Один постепенно одолевает, прижимая второго к полу, давит локтем на горло, пытаясь отдышаться.
— Ты белены нажрался за завтраком? Или дурман-настойки хлебнул? Ты что такое несешь про отца, скотина? Да он никогда…
Малфой хмыкает сипло разбитыми губами, разглядывая наливающуюся пунцовым блямбу на скуле друга. Стряхивает брезгливо руки со стесанными костяшками.
— Значит, это не твой папочка навещал тебя поутру? Не он убеждал в одном из потайных коридоров не связываться с Малфоем, не говорил, чтобы ты сменил спальню и держался подальше?
Улыбка из язвительной становится горькой, когда видит, как на красивом лице мальчишки проступает чувство вины, как закрывает свои зеленющие глаза, прикусывает нижнюю губу.
— Скорп, я никогда не уйду. Я не сказал, чтоб не расстраивать. А ты подслушал, сволочь белобрысая… И истерику закатил, как девчонка. Не мог нормально поговорить?
— Это что-то изменит? Легендарный Гарри Поттер всегда получает, что хочет.
— Не забывай, что я сын легенды, придурок, — рывок, и вот упирающийся Малфой опять на спине, сверлит злющим взглядом, но моргает подозрительно часто. Как если б соринка попала. — Мне наплевать на то, что там у папы и Драко, что они не поделили еще на первом курсе, и почему, два идиота, не разобрались до сих пор. Это их проблемы, ты понял? И я не позволю отцу лезть в мою жизнь. И диктовать, с кем мне дружить, кого любить — не позволю тем более.
Дергающийся снизу Скорпиус затихает и смотрит вдруг как-то странно: завороженно, трепетно. Будто увидел что-то невероятное, о чем не смел и мечтать, и теперь боится спугнуть. Альбус чертыхается беззвучно, понимая ЧТО только что сболтнул.
— Ал?
— Не бери в голову, ладно? Знаю, что ты сохнешь по Розе, да и она, наверное, не против. Скорп, мы можем оставить все так, как было? — с таким отчаянием, что давит в груди.
А Малфой заходится таким громким хохотом, что слышно, наверное, и в гостиной. А потом изворачивается, перекидывая через себя, и вот он уже сверху, прижимает к матрасу. Так крепко прижимает, так… близко.
— Когда отец говорил, что все Поттеры тупые, как пробки, я был уверен, что он передергивает, но сейчас… Альбус Северус Поттер, знаешь, ты тупее самого тупоголового пещерного тролля.
В окно скребется сова Альбуса, деликатно постукивая по стеклу когтистой лапой. Или это филин Малфоя? Поттер вошкается, пытаясь выбраться из-под давящей на него тушки, упорно отводит глаза. Зеленые, злые. Блестящие как малахитовый кубок, до краев наполненный утренней росой.
— Пусти, а?
— Не дождешься. Чтобы ты и дальше бегал от меня и выдумывал невесть что?
Ал отчетливо фыркает и снова дергается, но Скорпиус лишь усаживается поудобнее на его бедрах, сжимая своими длинными ногами. Платиновая челка падает на глаза. А Альбус отчего-то представляет, как она щекотала бы лицо, если бы Скорп наклонился, чтобы…
— Это ты мне истерику тут закатил, подслушав разговор, который даже не понял. Из нас двоих идиот — это ты! — и сам уже заходится в приступе смеха. Неестественного, ненастоящего, суррогатного.
Ржет все громче, запрокидывая голову. Так громко, так сильно, что прозрачные кристаллики слез уже не удается удержать, и они срываются с ресниц, прочерчивают влажные дорожки на искаженном истеричным весельем лице.
— Альбус, — трогает встревоженно за плечо, вызывая новый припадок. — Пожалуйста, Ал…
Ноль реакции.
Тогда наклоняется, и светлые прядки действительно щекочут смуглую кожу лица. Замолкает, когда прохладные губы впиваются в рот. Целует, лижет, грызет, выпивает смех, истерику и отчаяние до самого дна. Слизывает соленые капли, а потом раздвигает языком искусанные губы, чтобы нырнуть глубже, чтобы не выплыть уже никогда.
— Мерлин, какая еще Роза, придурок? — выдохнет позже, разорвав поцелуй, гладя большими пальцами пылающие скулы мальчишки. — Какая Роза, если везде вижу только тебя? Если уснуть не могу, когда ты не сопишь рядом, уткнувшись в подушку.
Выдохнет, бросаясь в новый поцелуй, как в озерную глубину с разбега. Не задержав дыхание, не зажмурившись даже.
〜 〜 〜
Дорога к Хогсмиду ведет мимо озера. Сейчас у студентов занятия, и двое учеников Слизерина, взявшись за руки, бегут по пустой и безлюдной тропинке. У них в этот час Прорицания, и Сивилла Трелони, наверняка хмурится, не разглядев в зале того из них, которому привыкла из урока в урок пророчить скорую смерть и ужасные беды.
Они не собираются в “Три метлы”, обойдут стороной “Дэрвиш и Бэнгз” и даже не заглянут в “Сладкое королевство”. Будут бродить по тихим улочкам, не разнимая рук. И лишь время от времени черноволосый паренек будет останавливаться и чуть приподниматься на цыпочки, чтобы смущенно чмокнуть светловолосого спутника, каждый раз заставляя того задыхаться.
— Если Макгонагалл отправит родителям сову, с нас три шкуры спустят, — слишком беззаботный голос для того, кто хочет казаться обеспокоенным.
— Будем решать проблемы по мере их возникновения. Не суетись, — и подтащит уже сам, впиваясь пальцами в бедра.
Из магазинчика Доминика Маэстро на углу льется мягкая, какая-то искрящаяся музыка. У кафе мадам Паддифут водят хороводы розовощекие купидончики с золотыми кудряшками. Из “Кабаньей головы”, что вверх по улице, уже доносится нестройный хор подвыпивших гоблинов. А на окраине деревушки в одичавшем саду стоит старый дом с заколоченными окнами, и голые ветви скребут потемневшие стены, будто стараются отодрать рассохшиеся доски, и впустить внутрь немного света и воздуха.
— Знаешь, в Хогсмиде говорят, что в Визжащей хижине живут жуткие привидения, — озорная улыбка и чертики, скачущие по зеленой радужке.
— Как удачно сложилось, — довольное мурлыканье в ответ и длинные пальцы в черных волосах. И пламя, закипающее в венах все сильнее, сжирающее изнутри желанием, смешанным с нежностью. Такой глубокой, что можно и захлебнуться.
========== Часть 16. ==========
“Ты сходишь с ума”, — настырно скребется где-то внутри противный внутренний голосок.
“Ничего такого. Просто проверю. На всякий случай и только”, — вторит другой.
Гермиона Грейнджер давно сдала бы лучшего друга в больницу Святого Мунго, если бы знала, чем тот занимается в спальне, куда из вечера в вечер сбегает от домашних заданий, отговариваясь то головной болью, то усталостью, то чем-то еще.
— Гарри, мы должны отвести тебя к мадам Помфри, ты на себя не похож. Бледный, как призрак, прозрачный почти. Смотри, скоро просвечивать будешь. Не ешь почти ничего, все время в спальне пропадаешь. Ты, может быть, заболел? Давай сходим в больничное крыло?
Просто сбежать, улыбнувшись ласково напоследок, согласиться мысленно с каждым словом подруги. Заболел, не иначе. Болезнью, от которой не придумали лекарства, худшей разновидностью из всех существующих зависимостей. Помешательство. Дурость. Потребность.
Видеть, знать, осязать. Касаться, боггарт его забери, хотя бы раз за день, хотя бы валяя по пыльному полу в кабинете Зельеварения или среди диковинных растений профессора Стебль — милых улыбчивых цветочков и безобразных уродцев, щелкающих клыкастыми пастями так близко к мутузящим друг друга мальчишкам, надеясь отхватить хоть кусочек.