— Эх, до чего же пакостно на душе... Ну, прямо вижу мою Вязочку. Грачи кружатся над ветлами, собираются в далекий путь...
— И мать хлопочет по хозяйству... — сказал Сергей в тон ему.
Иннокентий высвободил руки поверх серого солдатского одеяла
— А у нас уже снег на горах. Сверкает на солнышке.
— Там все на месте, все по-прежнему. Только нас нет дома.
Николай неохотно встал, лениво сделал пять-шесть приседаний, подошел к окну, раздвинул давно не стиранную штору.
— Сыплет, как из сита...
Он присел на край кровати Сергея.
— Жди посланца от господина коменданта.
— Поди, еще не успели доложить.
— Нечипорчук, язви его, всегда и везде успевает, — заметил Иннокентий, поднимаясь с постели.
Так оно и случилось. Ровно в семь заявился рассыльный из комендатуры и вручил повестку — явиться к восьми на беседу. Они хорошо знали, что означает такой вызов.
Комендант лагеря «Пюртен-Зет» Константин Витальевич Милославский был вежлив: никогда не повышал голоса, не ругался и уж тем более никогда не пускал в ход свои длинные, костлявые руки. Во всяком случае здесь, в лагере перемещенных лиц, он никого пальцем не тронул. Обычно это делали другие, по его распоряжениям. Но сказанные тихим голосом, вполне приличные слова, больно ранили и обжигали душу.
Высокий и худой, он сильно сутулился. С первого взгляда казалось, будто горбат. Длинное, бледное лицо, прорезанное глубокими продольными морщинами, выражало то досаду и огорчение, то недовольство и насмешку.
— Милости прошу, господин... э-э Пронькин. Будьте добры, присядьте.
Сергей знал, что за вежливой маской в коменданте таится хитрый, расчетливый, злой человек.
Пронькин присел на край стола и положил руки на колени.
— Вы сидите, словно на допросе, — с усмешкой заметил комендант. Между тем, я пригласил вас, господин... (он взглянул в записочку, видимо забыл фамилию Сергея) господин Пронькин, на беседу.
— Я вас слушаю.
— Мне стало известно, господин э-э Пронькин, о вашем необузданном поступке.
Сергей молчал, опустив голову. Милославский придвинулся к столу, оперся об него грудью.
— Может, соизволите объяснить, как это случилось?
— Виноват. Обидно стало, не сдержался.
— И какой же faux pas — ложный шаг вы сделали?
— Я думаю, господин комендант, вам уже доложили.
— Возможно. А все-таки?
Пронькин подробно рассказал о случившемся.
— О-о! Как нехорошо. Вы забыли, господин Пронькин, о том, что наш лагерь на немецкой земле. Нас приютили, обеспечили жильем, пищей. Мы обязаны соблюдать хотя бы элементарные приличия, постоянно испытывать чувство благодарности. Не мы виноваты в том, что Россия отказалась от нас. Что мы для нее?..
Сергей почувствовал, как в нем медленно, глухо, но сильно поднимается упрямое желание не соглашаться ни в чем с этим долговязым господином.
— Только в свободном мире высоко поднято значение отдельной личности, — продолжал Милославский. Он, видимо, считал, что собеседник с интересом слушает его и соглашается. — Еще наступит час, и мы вернемся в Россию, как ее освободители, но сейчас... надо терпеливо ждать.
«Интересно, — подумал Сергей, — с кем это ты собрался идти в поход, освободитель? Много вас ходило туда, только оттуда мало кто возвратился ».
Но Пронькин не высказал этих слов, он молчал: от коменданта зависела его судьба.
— Мы должны постоянно помнить об этом грядущем священном часе и готовиться к нему...
«Готовьтесь, готовьтесь!..» — язвительно подумал Сергей.
— Мы должны крепить дружбу с немецким народом, а также с нашими великими американцами. Французы говорят: «Les amis ре nos amis sont nos amis» — друзья наших друзей — наши друзья. Вы поняли мою мысль, господин Пронькин?
— Не совсем.
— Надо помириться с управляющим. Вы должны попросить прощения у господина Биндера, и тогда я могу ходатайствовать, чтобы вас оставили на работе.
— Этого сделать я не могу, господин комендант...
— Почему не можете?
— Он издевался надо мной, он издевается над всеми нами, над русскими...
— Вам надо хорошо обдумать свое положение, господин... э-э-э... Пронькин.
— Я не буду просить прощения у этого господина.
— Что ж... Тогда я освобождаю себя от обязанности защищать вас.
— Это дело ваше.
— Подумайте еще раз, очень хорошо подумайте.
Милославский поднялся. Встал и Сергей.
— Господин Пронькин, — почти ласково проговорил Милославский, — если вы будете уволены, мы не сможем разрешить вам оставаться на территории нашего лагеря. А это, сами понимаете...