— Павел Андреевич, Паша… Что ты?
Мохов невидяще уставился на него, сказал, покачивая головой:
— И все это правда, так оно и есть, так и будет всегда… Только так!
— Что будет, что правда? — не понял Хорев.
— Это я так, про себя, — смутился Мохов. — Все нормально, все хорошо.
Он бесцеремонно растолкал Лямина, усадил его, повернул за подбородок к себе мокрое, мятое его лицо, быстро спросил:
— Вы весь товар передали Судову, без остатка?
— Нет, почему весь? Остались еще шкурки, в тайнике, в тайге. Я могу показать место.
— Как обычно происходила передача?
— Я звонил, мы встречались километрах в десяти от города, и я передавал. Все очень просто.
— Значит, так, — сказал Мохов. — Если ты действием поможешь изобличить Судова, это будет еще одним смягчающим вину обстоятельством. Соображаешь?
— Не совсем.
— Ты возьмешь эти шкурки и передашь ему, а мы будем рядом. Теперь соображаешь?
Лямин молчал. Лицо его напряглось, энергично заиграли желваки на скулах.
— Никто не знает, что ты задержан, — видя, что тот не отвечает, продолжал Мохов, — кроме соседей, но мы их предупредим. Ну как?
— Вы думаете, суд это примет во внимание? — наконец спросил Лямин.
Лена встретила его в передней. Сначала она тревожно разглядывала мужа, потом провела рукой по колючей щеке, слабо улыбнулась и осторожно, словно боясь что-то разрушить, положила голову ему на грудь.
— Что бы ни произошло, — тихо сказала она, — я с тобой, слышишь?
Утром пришло сообщение, что в Иркутске задержан Куксов. Мохов прочитал телефонограмму, не выразив при этом ни радости, ни удивления, поднялся к себе в кабинет, вытащил чистый лист бумаги и крупно написал: «Рапорт».