========== Часть 1 “Г-Р”. Глава 1 ==========
Гэвин Рид ненавидел в этой сраной, злоебучей, серой жизни абсолютно всё, за исключением своего мотоцикла, и то, когда он был совершенно исправен и не стучал в хозяйскую задницу очередной неполадкой. Он ненавидел будильник, орущий под ухом в шесть утра и летящий от этого в стену, мразный кофе, который он ленился варить нормально, куски остывшей пиццы со вчерашнего вечера. Ненавидел сонно чирикающих на улице птиц, жмущихся друг к другу поближе в этой страхоёбищной слякотно-холодной погоде, детей в тусклеющих от сырой срани вокруг ярких одёжках, счастливую рожу случайного прохожего, нашедшего, бля, чему обрадоваться промозглым детройтским утром, расхлябанные двери полицейского участка и даже маленькие пумпочки, которые не давали им стучать о стеклянную перегородку. Но больше всего он ненавидел Коннора, как всегда уже бывшего на своём месте и деловито пялящегося в экран.
- Эй, Коннор, какого хрена ты ещё работаешь в этом участке? Слыхал, что ваш брат устаревает чуть ли не сойдя с конвейера, так что же тебя всё ещё не заменила модель попизже? – Гэвин никогда не отряхивал куртку от налипшего снега и капель воды, предпочитая устраивать коллегам мелкий холодный душ, пока идёт по офису к своему месту, распространяя миазмы сволочизма и ненависти ко всему живому.
- И вам доброе утро, детектив Рид, - безмятежно отозвался Коннор, специально для этого развернувшись и приятно улыбнувшись Гэвину, чтобы поймать в ответ страдальчески перекосившееся лицо. – Должен уведомить, хотя вы не в первый раз задаёте этот вопрос, что мои когнитивные навыки и опыт службы представляют большую ценность для участка, нежели технологическое превосходство новой модели.
- Другой вопрос, какого хрена ты ещё делаешь в этом участке, Гэвин? – насмешливо подал со своего места голос Хэнк, прокручивая на полупрозрачном экране какую-то колонку. – Твоя раскрываемость дел упала до твоей же задницы за последние два месяца. Полагаю, кое-кому пора собирать вещи в коробку и под грустную музыку плестись домой, на помойку.
- О, старая пьянь рот открыла! – безмерно «обрадовался» этому заявлению Рид, отодвигая своё кресло и раздражённо туда плюхаясь. – Не волнуйся, если тебя три года держали за просто так, пока ты бухал, вонял и отращивал патлы, как канзаский бомж, уж меня как-нибудь до следующего охеренно раскрытого дела потерпят!
Гэвин включил свой компьютер, едва не своротив его со стола и уставился на иконку ожидания так, будто от этого зависела его жизнь. Он-то прекрасно знал, почему его КПД стремился к нулю, как суммарная потенция в доме престарелых. Виной всему был Коннор. Сраный андроид был слишком идеален, иногда Гэвину даже казалось, что тот сияет каким-то внеземным светом, заставляя его забиваться в ближайшую тёмную щель и шипеть оттуда на то, как он раскрывает дела за одно облизывание пальцев. Вещдоки ему с умилением скармливал едва ли не весь отдел, каждый раз завороженно наблюдая над тем, как болван виснет, анализируя облизанное. А ещё его обожали исключительно все, начиная от старого хрыча Хэнка, кончая Фаулером, как-то смягчающимся взглядом, когда тот переходил на внимательно и вежливо слушающего его андроида. Да чёрт возьми, грёбанный Коннор даже сидел идеально, так, что Гэвин мог с утра обматерить его по дороге к своему рабочему месту, а каждый раз, когда взгляд случайно поднимался от монитора, сосредоточенная мордашка виделась ему с лучшего ракурса.
Не найдя ничего более подходящего, Гэвин с остервенением вгрызся в ремешок своих часов, уже печально потрёпанный выступающими резцами детектива. Кристально чёткое понимание того, в какую глубокую задницу он попал, наступило сравнительно недавно, где-то с месяц, когда Коннор наклонился за выбитыми из его руки документами и бросил на Гэвина укоризненный взгляд снизу вверх. И в этот момент в голове у детектива взорвалась ракета класса «пенис-мозг» и усыпала окружающее пространство многаждым «Вау!» и «Идиот!». Детектив Рид был лучшим после Андерсона, а во время его нещадного запоя так и вовсе неоспоримой, всеми ненавидимой, но крайне эффективной звездой участка, но тут он месяца три орал на сраного андроида на каждом углу, лил на него кофе и получал пиздюлей от Хэнка, упрямо защищающего своего приёмного сыночка от злого дядьки, в упор не видя, что втрескался в проклятый кусок пластика с его бровками домиком и спадающей на лоб чёлкой.
Гэвин Рид ненавидел андроидов всей душой, больше будильников и резинок на трусах, впивающихся в жопу и ляхи, не выносил мигание их грёбанных диодов, нейтральные рожи и безжалостную машинную эффективность не устающих, не отвлекающихся, не оставляющих шанса на выживание роботов. Он был уверен, что ебучие куски пластика скоро выживут людей с лица Земли, а сам он из-за треклятого Коннора окончит жизнь на помойке, подавившись чьим-то членом, который сосал слишком усердно в надежде получить пару баксов и подсрачник. И он в душе не ебал, когда эта ненависть, сконцентрировавшаяся на одном пластиковом ублюдке, переродилась в сраную одержимость, вытолкавшую из головы все прочие мысли и плотно забившую себе место в первом ряду на кино «Как Гэвин Рид гробит свою жизнь и карьеру из-за ведра с гайками».
Поехавший крышей из-за двойного пиздеца, что он взял и на ровном месте влюбился в пластикового, мать его, мужика, детектив только и мог наезжать на спокойного Коннора при каждом удобном случае. Гэвин с ужасом понимал, что палится. Этот идиотизм могли раскусить и обычные, не слишком заинтересованные люди, а уж тихо ненавидящие его коллеги-детективы наверняка поняли это ещё раньше него и втихомолку ржали над беснующимся вокруг равнодушной железки мужчиной. Это понимание заставляло его обмирать и отчаянно хотеть обоссаться прямо на рабочем месте, но остановить себя он не мог, просто пёр на ничего не подозревающего о гейских человеческих чувствах андроида, как огромный матерящийся поезд по рельсам безнадёжности и самоедства.
Положение ещё больше ухудшали нежные отношения объекта воздыхания и старого пердуна, внезапно снова ставшего собранным и трезвым, и щёлкавшего дела, как в старые-добрые времена. Эти двое жили вместе. Они. Блядь. Жили. Вместе. От этого мозги у Рида окончательно спекались в несуразную кучку дерьма. Официально они были друг другу никем, да и на работе не выходили за рамки профессионально-дружелюбного отношения, но Гэвин в меру своей извращённости был уверен, что старикашка потрахивает своего красивого мальчика, даже если у модели-детектива некуда и нечем. Обычно на этой мысли Рид мысленно выл от ужаса, что хочет пластиковый член и жопу, и желание обоссаться усиливалось в три раза.
Собственно говоря, сегодня его накрыло где-то через двадцать минут после начала рабочего дня, когда случайный взгляд поверх экрана выхватил наклонившегося зачем-то к Хэнку на неприлично близкое, по мнению Гэвина, расстояние андроида, выпятившего свой аккуратный, обтянутый брюками зад прямо в сторону стола медленно охуевающего от внутренней любовной драмы Рида. Гэвин почувствовал себя так, будто эта пластиковая жопа смотрит своим единственным глазом прямо ему в душу, да ещё и смеет развратно подмигивать, мол, смотри, тут есть пара прекрасных пластиковых булок, и ты их хочешь!
Не выдержав накала страстей, Гэвин трусливо ретировался в туалет, делая вид, что ему страшно приспичило. Его «мужское естество», в быту именуемое «огромный хрен Гэвина Рида, не трогать всякими силиконовыми руками», отреагировало на очередную развратную картинку, услужливо подкинутую больным мозгом, и загнало его в дальнюю кабинку мужского туалета. Дрочить на рабочем месте ему уже доводилось, но делать это из-за пластикового ублюдка Гэвин принципиально не собирался, поэтому сидел, как школьник, со сжатыми коленями и вцепившимися в крышку унитаза руками, пережидая, пока его своенравный хрен не поймёт, что ничего ему не обломится, и вернётся в нормальное вислое положение.
Дверь туалета открылась, раздались неспешные шаги и Гэвин сцепил зубы, стараясь не сопеть. Неизвестный медленно прошёл первую кабинку, вторую… сердце детектива Рида медленно сползло в холодный желудок, когда в высокий зазор под дверцей его кабинки стали видны безупречно начищенные ботинки и серые брюки со стрелочкой, такие аккуратные на ногах андроида, будто нарисованные.