Эльфы нравились мне все больше. Утонченный вкус проявлялся во всем, рождая бытовую эстетику.
Отодвинув стул, я сел напротив и протянул горячую чашку. Эльфийка сделала маленький глоток. Лицо сморщилось.
— Передержал заварку, — заключила она.
— Люблю крепкий, в особенности этот сорт — бодрит.
— К чему теперь быть бодрой? — безжизненным голосом спросила Сильфия.
— Не вини себя. Она сама так решила.
— От этого не легче. Я должна была что-нибудь сделать, как-то повлиять. А вместо этого просто стояла. Но что я могла своим стилем? Вылечить их?
Раздался истеричный смешок. Из голубых глаз хлынули слезы. Будто жемчужины, они падали на стол, поднимая в глубине невыразимую горечь. Так много хотелось ей сказать, поддержать теплыми словами, но вместо этого меня хватило лишь на равнодушное «все будет хорошо».
— Хорошо уже никогда не будет, — не выдержала Сильфия, переходя на рыдания.
— Я думаю…
— Не важно, что ты думаешь. Оттуда либо не возвращаются, либо меняются как отец! Неизвестно, что хуже…
Сильфия была в ужасном состоянии. Огонек синих глаз вспыхивал в порывах направленной на себя злости. Сила вырывалась, накатывая изнутри и возвращаясь обратно. Худые плечи потрясывало.
Обойдя стол, я подошел к Сильфии с чашкой чая. Аккуратно поднес ко рту, ожидая, когда эльфийка успокоится. Протянув руки, она сделала несколько глотков. Девушка постепенно приходила в себя, вытирая засохшие слезы. Фитили свечей отплясывали на дне канделябра, прячась в расплавленном воске. Кухня погрузилась во тьму.
Мы безмолвно поднялись в комнату. Закрыли дверь, зажгли свечи. Сильфия попросила быть рядом. Она боялась сегодня оставаться одна. Пустота в доме давила, не переставая напоминать об утрате. Даже мне было не по себе, а что творилось на душе у эльфийки страшно представить. Позволить сестре уйти на войну, ощущая вину из-за собственной беспомощности… Мне были хорошо известны подобные чувства. Я знал, как порой накатывает апатия, медленно подтачивая тебя изнутри. И чем дольше пребываешь в этом состоянии, тем хуже становится. Сам не заметишь, как опустятся руки и наступит принятие, сделав жизнь невыносимой пыткой.
Как такое могло быть, что, начав жизнь с чистого листа, я снова оказался заложником ситуации? И пусть меня она практически не касалась, я не мог просто отмахнуться от чужого горя. Мне нестерпимо хотелось помочь. Но что я мог сделать? Разве что, увернуться, да убежать, с некоторой долей удачи. Однако, бегством здесь не помочь.
С приходом ночи мы легли вместе. Удивительно, что при других обстоятельствах, меня переполняли бы самые светлые эмоции, но не теперь. Мы с Сильфией глядели в потолок, избегая любых слов. Порой слова не могут выразить всего, и в такие моменты молчание заменяет крик. Молчанием можно передать все что угодно, и на удивление, остаться понятым. Слова только запутывают, умножая понятия и размывая границы.
Сильфия прижималась к моей руке, не вкладывая в это действие ничего потаенного, находя во мне лишь друга. По крайней мере мне так представлялось. Конечно, хотелось погрузиться в сладостные грезы, выпуская наружу фантазию, но я не мог себе этого позволить. Внутри все переворачивалось, отдавая всепроникающим холодом.
Дыхание Сильфии стало размеренным. Легкое сопение долетало до моего уха. Должно быть уснула. И верно, ей как никогда нужно восстанавливать силы.
Свой лимит сна я исчерпал еще днем, а потому иногда проваливался в короткую полудрему, вскоре возвращаясь обратно. Скользя взглядом по ее спокойному лицу, я думал о том, что Селения поступила правильно. Сильфия совсем не предназначена для войны. Может она и была превосходным лекарем, но я не мог представить ее на передовой. В ней бил родник жизни, озаряя радостью тех, кому посчастливилось оказаться рядом.
Селения — другое дело. Она умела за себя постоять. Чего уж там, она умела постоять и за других, не думая о последствиях. Такие переносят невзгоды проще остальных, справляясь там, где многих ломало.
И все-таки, в моих рассуждениях сквозило малодушие. Никто не заслуживал этой участи, ни Сильфия, ни Селения. Им бы проживать свои спокойные будни в регулярных охотах, да ужинах при свечах, а не заботиться, чтобы орда монстров не добралась до города. Этим пусть занимается армия, а не вырванные из обыденной жизни юные эльфийки.