— Тебя, как хоть звать, внучек? — Отвлёк меня старик от наблюдения за местом недавнего боя.
Хворост вновь у меня на спине. Выйдя из леса, потихоньку бредём в сторону города по поросшему степной травой лугу.
— Роном кличут.
— Рон? — с сомнением в голосе переспросил дед. — Это Мирон что ли?
— Ага, — согласился я.
Зачем мудрить? Поди старик лучше знает местные имена. Мирон, так Мирон.
— А откель будешь, Роша?
— Из Кислёнок, — вспомнил я слышанное название далёкой не только отсюда, но даже и от посёлка погибших девчонок деревни.
Едва ли старик там бывал. Лучше так, чем выдумывать что-то, а потом объяснять, где оно находится.
— Ха! Кислёнки? — внезапно хохотнул дед. — Так я через них проезжал. Давно, правда, было. Годов десять как. Родня у меня в Заполянках. То бишь, была. Как раз доходить тётку ездил. Та помирала. Представь, эта дура бездетная, что хозяйство, что хату общине оставила. Зря только силы и время потратил. Вернулся ни с чем.
— Бывает, — сочувственно вздохнул я, не отрывая напряжённого взгляда от приближающегося к нам отряда всадников.
Голос сделал натужным. Оно вроде же как тяжёлую ношу несу. Бреду медленно, сутулюсь, словно под гнётом. Так до города все полчаса ползти будем, но по-другому никак. Не показывать же свою настоящую силу? Особенно этим, которые скачут. Никак не пойму — к нам, не к нам?
— Как там Гришка-торгаш поживает? — внезапно заставил меня вздрогнуть дед. — У него на ночлег останавливался, в комнатушке при лавке. Не съехал ещё? Порывался он, помню, перебраться в какую деревню побольше. Мол, торговля у вас ни о чём.
Проверяет? А смысл? Для него я — никто. Помогу донести вязанку и разбежимся. Заподозрил во мне бездушного? Ох и хитрый старик. Ведь явно же брешет про этого Гришку. Дружба с Ло научила меня худо-бедно отличать ложь от правды. Тут дед точно врёт.
— Ты чего-то путаешь, деда, — настороженно произнёс я. — Отродясь у нас никаких Гришек не было, кто бы торговлю в Кислёнках вёл.
— Да? — фальшиво удивился старик. — Знать, попутал. Наверное, то не Кислёнки, а всё же Малинки были. Ну а я Онуфрий, — ответно представился он. — Хотя, можешь и дальше звать дедом. Мне так привычнее.
Всё же к нам. Полминуты — и встретимся. Сильный отряд. Даже не будь среди подъезжающих к нам воинов чудо-богатырей в светло-серых хламидах, и то бы едва ли я смог перебить всех при помощи дара. И на невидимости тоже не сдёрнуть уже. За отведённую мне на это дело минуту и до опушки не добегу.
— Зря только время тратят, — остановившись, проворчал дед. — Знают же, что плоть мира не рвётся дальше, чем за версту от Ключа. От прокола до леса и то больше будет. В городе шарик висел. Там и надо искать.
Я тоже остановился. Онуфрий помог мне опустить вязанку на землю, и мы оба уставились на подлетающих к нам верховых.
— В лесу кого видели? — вместо приветствия выкрикнул один из наездников.
— Не, — замотал головой старик. — И у леса тоже никого не было. Мы как раз на опушку выходили, когда прокол открылся. Тикай кто-то с луга — заметили бы. Вам в городе его надо искать.
— Без тебя разберёмся, — зло рыкнул командир дружинников и, хлестнув поводьями по конской шее, повёл отряд дальше.
— Дурачьё, — проводил солдат взглядом дед и нагнулся к вязанке. — Присядь. Поднимаем обратно. Зачем только, спрашивается, спускали?
Я был только за. Как бы именно хворост и не отвёл от меня подозрения. Повезло мне столкнуться с Онуфрием. Впрочем, возможно, что меня защитил юный возраст. Едва ли подростки приходят по Пути в Ойкумену. Часто уж точно нет. Какой раз уже пользуюсь этим своим преимуществом. И — спасибо Создателю — что ростом не вышел. Если в просторной одёже ходить, под которой мои расчерченные троеростом мышцы не видно, то и тринадцать годов могут дать. Мордаха у меня ещё детская — щетина из подбородка не лезет.
Пока шли через луг, дед Онуфрий болтал без умолку. Выяснилось, что он родом из Полеска, но всю молодость пропутешествовал по каким-то Светлым Княжествам в поисках лучшей доли, а зрелость провёл на службе у некого жадного йока — чтоб он сдох — Никодима, что не принесло ему, ни достатка, ни счастья. На сытую старость грошей не скопил, семьи не завёл, родню растерял. Единственное, с чем к закату жизни остался — это доставшиеся ему от родителей комнаты в общих палатах, где он и живёт.
— Долго будут возиться, — кивнул старик на служивых, занятых вскрытием разбросанных по полю туш нечисти.