— А бумаги брать?
— Какие бумаги? — не понял Онуфрий.
— Если в сейфе лежат?
— А, бумаги… — кивнул старик. — Бери всё, что там будет.
Что-то не видно у деда азарта в глазах. Другим мысли заняты.
— А ты, Роша, что же, умеешь читать? — неожиданно спросил дед.
— Есть такое.
Вот же дурень! Не подумавши, ляпнул. Откуда бы деревенскому пацану и знать грамоту?
— Это хорошо. Оно — дело нужное
Как-то странно блестят в свете лампы глаза старика. Ещё пуще распереживался Онуфрий. Стереть ему что ли эту минуту из памяти?
— Не волнуйся ты так. У меня всё получится, — произнёс я, положив руку Онуфрию на плечо и призвал циферблат.
— Смотри, страже не попадись, — прошептал старик. — На обратном пути — то понятно, но и туда крадись мышью.
Тьфу ты йок! Едва не сглупил. Сейчас дар на безделку спущу и на ближайшие полчаса без такого подспорья останусь. Мало шансов, конечно, что именно эта способность мне в пути пригодится, но лучше быть в полной готовности.
— Не боись, пройду тенью, — похлопал я старика по плечу и шагнул к двери.
Полесок спал крепко. Кроме редкой животины и птицы, какой в городе было немного, никто не нарушал тишину ночи. Никем не замеченный, я пробрался проулками к дому Захарова и крадущейся к гнезду куницей полез на нужное дерево. Ветка, крыша. По ней уже дальше, к той самой трубе.
Нашёл её быстро. Кирпичная, толстая. Достав из мешка верёвку, привязал её к трубе и принялся медленно спускаться по скату. Зря дед так переживал. Черепица крепко сидит — сорвать её сложно. Десяток осторожных шагов — и вот я уже, упираясь ногами в стену, спускаюсь к окну.
То, как и обещал Онуфрий, открыто. От ночных мотыльков спальню купца защищает сетчатая полупрозрачная занавесь. Аккуратно отодвинув её, скользнул внутрь, затянув за собой остаток верёвки. Нечего ей ниже свисать. Она длинная — ещё привлечёт чьё внимание.
В комнате темнота, хоть глаз выколи. Но это только по первой так кажется. Через несколько секунд, которые я провёл, вслушиваясь в сопение спящего человека, доносящееся до меня от противоположной стены, глаза смогли выловить просачивающиеся внутрь через окно крохи света, и я сумел рассмотреть очертания кровати и всего остального.
Вот это я понимаю — спальня. Тут все четыре наших землянки поместится. На фоне огромной комнаты кровать главы купеческой гильдии, и действительно, смотрится маленькой. Подкрался поближе.
Дядька спит на спине. Намочить тряпку зельем и сунуть её Никодиму под нос — проще некуда. Но мы пойдём сложным путём. Мне не золото нужно. То есть, деньги я тоже, конечно, возьму, только позже. Сначала поговорим.
Вынув нож из кармана, я откинул короткое лезвие в сторону. Тихо щёлкнул замочек. Теперь, чтобы обратно сложить, нужно кнопку нажать. Осторожное касание — чисто, чтобы призвать циферблат. Никодим не проснулся. Поехали!
Раз — и я уже сижу сверху на вздрогнувшем мужике. Его руки прижаты к матрацу моими коленями, мои же: одна зажимает проснувшемуся купцу рот, другая держит приставленный к горлу Захарова нож.
— Тише! — шикаю я на замычавшего дядьку. — Будешь дёргаться — прирежу!
Но спросонья в происходящем разобраться непросто. Мужик извивается подо мной, рискуя оцарапать кожу шеи о нож. Хорошо быть бездушным. Эти местные недолюди лишены не только отмера, но и троероста. Может, по здешним меркам Никодим и силён, но против меня он, что хлипкий мальчишка, каким я был прежде. Держать его легче лёгкого.
Циферблат уже вызван. Могу говорить, что хочу. С моим уходом отсюда из памяти купца уйдёт и всё, что случилось с ним, начиная с момента его пробуждения.
— Хватит дёргаться, дурень! — зло рычу я сквозь зубы. — Я бездушный. Не успокоишься, начну тебе руки-ноги ломать. Не убивать тебя пришёл. Поговорить надо.
Дом большой, стены толстые, дверь закрыта. Его глухое мычание и слабые звуки борьбы никому не услышать. Успокаивается. До него наконец-то дошло, что меня пересилить нет шансов. Всё, замер, не дрыгается. Дрожит только. И сердце у дядьки колотится жуть как. Мужика сковал страх.
— Молодец, — похвалил я купца. — Мне твоя смерть не нужна. Будешь себя хорошо вести — не убью. Даю слово.
Слушает вроде. Темнота не даёт разглядеть выражение его лица. Можно было бы свечку зажечь, да, боюсь, свет в окне кто-то может заметить. Впрочем, и без того видно многое. Передо мной… Вернее, подо мной далеко не старик. Может, волосы на его голове и седы, но о дряхлости речь не идёт. Никодим крепко сбит, кожа гладкая, не дряблая, не худой и не толстый, жир с боков не свисает. Да, не молод, конечно. Только и Онуфрию не ровесник уж точно. Ну-ка, сколько ему лет?