— Я ведь пока по-хорошему спрашиваю. Лучше не зли меня. Пожалеешь.
Но в ответ лишь пыхтение и внезапное:
— Бежать тебе надо, бездушный. Я ведь сдам тебя.
— Смерти ищешь?
— Не губи! Мне нельзя помирать! Княженьку подведу! Не губи!
И, что мне с ним с таким делать? Никодим, тот тоже от страха дрожал, но хотя бы пытался помочь, несмотря на наложенный на него запрет. Может, этому чудику Вилоры тоже мозги промыли?
— А ну хватит, — снова зажал я трясущемуся Прохору рот. — Либо ты сейчас врать перестанешь и про всё мне расскажешь, что спрашивать буду, либо придётся тебе шею свернуть.
Что⁈ Плачет?
— Не поможет, — сквозь слёзы простонал Прохор. — Хоть на части меня режь, хоть живьём ешь, а хозяина я не предам. Запретил княженька… Ну, нельзя мне! Нельзя! Ничего не скажу.
И рыдать. Да… Дела… Тут всё хуже, чем с Никодимом. Запретил ему князь. Но князь — бездарь из местных. Он не может волшебный запрет наложить. А что, если…
— Тогда князя убью.
— Нет! Нельзя! Нет! Лучше меня! Не княженьку! Нет!
Пришлось снова заткнуть ему рот.
— Пошутил я. Не буду я убивать князя. Успокойся.
Всё ясно. По выпученным глазам Прохора и по его безуспешным попыткам лягнуть меня легко сделать вывод. Тут не просто запрет говорить на какие-то темы. Этот старый Источник за своего князя готов жизнь отдать. Он ему всей душой предан. Дядька, словно привязан к хозяину даром, заставляющим Прохара боготворить своего господина. Может Связка на двушке? Или даже на трёшке? Вот гады…
Жизнь отдать… А ведь он именно её как раз и отдаёт через эту золотистую ниточку. Ну Вилоры… Так это сейчас где-то и Тишка моя какую-нибудь знатную «пиявку» не просто через эту колдовскую соломинку кормит своей собственной молодостью, но и делает это с радостью. Как же мерзко…
А что, если перерубить пуповину? Вернётся к одурманенному Прохору разум? Станет он после смерти князя нормальным? Сможет свободно говорить о том, о чём ему тот запретил? Эх… Не узнать теперь, что стало с Источником, который Никодима питал. Связка ведь — очень опасный дар. Вдруг, прикончив «пиявку», которая присосалась к сестрёнке, я и Тишку убью?
— И что мне с таким тобой делать… — задумчиво пробормотал я.
Прохор чуть успокоился. Рыдать перестал. Мычит что-то. Ладно, послушаем, что хочет сказать.
— Прости, Тёмный, — выдохнул вновь получивший свободу говорить дядька. — Я могу тебя понять, а вот помочь — нет. Не по силам тебе мне язык развязать. Не предам князя-батюшку. Хочешь добрый совет? Приложи меня по башке посильнее, так, чтобы я спать улёгся, не насмерть, и тикай отсюда. Убьёшь — осерчает княже. Искать тебя будет рьяно — из-под земли достанет. Я нестарый ещё — могу долго ещё служить князю-батюшке. А оставишь в живых — так вас, вольных отступников много по миру шастает. Одним больше, одним меньше. А, что рожа приметная, детская — так ты под Личиной поди.
И он прав. Не про то, что мне надо тикать, оглушив его. Про то, что добиться я от него ничего не смогу. Дохлый номер. Не порвать мне их с князем связь. По-другому здесь надо. А как…
— Ладно, — пришёл черёд вздыхать мне, — не буду тебя больше мучить.
— Только ты того… Не перестарайся. У вас дури много.
— Есть способ получше. Сейчас отпущу тебя. Стой, не оглядывайся, на рыбу смотри. Скоро съешь её.
— Да разве же мне теперь кусок в горло полезет?
— Ну-ну.
Свою рыбку он съел. Стоило мне остановить стрелку, глядя на Прохора и висящий перед ним циферблат через щёлку в закрываемой мной снаружи двери, как мгновенно забывший всё дядька протянул руки к лакомству. Он был честен со мной, обернуться не пробовал, спокойно стоял возле бочки ко мне спиной и молчал, как я ему и велел. Бедный Прохор. Он даже не понимает, что одурманен. Он, наверное, даже по-своему счастлив. Убить князя — совсем не равно спасти жертву «пиявки». Даже если мужик не умрёт сразу вслед за хозяином, то уж точно и не вернёт себе высосанную тем молодость. Почему-то я в этом уверен.
Я не стану убивать князя. Да, проверка нужна, но тут нет, тут нельзя. Павла Мудрого любит народ. Он — не самый плохой человек и, по-видимому, хороший правитель. Что князь, что супруга его под защитой. Под самой надёжной — под защитой моей совести. Полесок — ни единственный город на Ойкумене. Богатых и знатных «пиявок», сосущих из купленных Источников молодость здесь больше, чем нужно. Я найду себе для проверки кого-то похуже. Плохих людей много.
Вот разберусь со всем здесь, и можно двигаться дальше. В княжьем тереме у меня осталось одно единственное незаконченное дело. Несложное дело. Уже завтра можно будет просить расчёт у старшего ключника. Я почти уверен, что знаю, кто тот второй Источник, который питает своей молодостью Марью Филипповну. И проверить легко — нужно только дотронуться.