Винтер вдыхала теплый запах сосны, исходивший от Ноа. Она не думала, что это одеколон, просто свежий аромат, которым он благоухал, проводя так много времени на свежем воздухе.
— Ну, не знаю, похоже на интерьер в сериале «Семейка Брэди», — поддразнила она, кивнув в сторону оранжево-фиолетового и лаймово-зеленого пледа, который сбросила на пол. — Или, может быть, на коробку с расплавленными мелками.
Он улыбнулся ей в ответ. Они всегда легко общались друг с другом. Еще с тех пор, как познакомились на групповой терапии по преодолению горя, когда ей было четырнадцать, а ему шестнадцать. Это одна из причин, почему они никогда не встречались. Любовников найти несложно. И еще легче потерять. Хорошего друга обрести гораздо труднее. И намного ценнее.
— Похоже на обстановку в доме моей бабушки, — пробормотал Ноа.
— Да, и как у моей. Наверное, в семидесятых в Пайке проходила распродажа ковров из лохмотьев авокадо.
Ноа помрачнел.
— Надеюсь, тот, кто их продавал, обанкротился. Мне бы не хотелось думать, что это может вернуться в стиле ретро-шик.
Винтер фыркнула.
— Не в каждом доме могут быть полы, стены и балки из дерева, — сказала она, имея в виду домик, который Ноа построил рядом с озером в нескольких милях к северу от Ларкина.
— Почему нет?
Она указала на край кровати.
— Садись.
В комнате не стояло стульев, и Винтер не хотела, чтобы Ноа возвышался над ней, когда она будет объяснять, почему осталась в Пайке, а не вернулась домой.
Он не виноват. Просто она была маленького роста, а комната слишком тесная.
— Да, мэм. — Он присел на край матраса и уставился на нее с любопытством. — Теперь расскажешь?
Она поспешила схватить манильский конверт, который бросила на стойку рядом с раковиной в ванной около трех часов ночи. Только так ей удалось перестать смотреть на него, чтобы попытаться заснуть.
Вернувшись и встав перед Ноа, она сунула конверт ему в руку.
— Вот.
Его взгляд оставался прикованным к ее лицу. Мог ли он увидеть напряжение, от которого ее лицо застыло? Возможно.
— Что это? — спросил Ноа.
Винтер облизала губы. Они были сухими и потрескавшимися.
— Прежде чем уйти с кладбища, я решила найти могилу шерифа Янсена.
Ноа нахмурился, как бы отыскивая в памяти это имя.
— Это тот человек, который расследовал убийство?
Теплая волна разлилась по Винтер. Ноа обладал длинным списком достоинств. Он был умным, верным, преданным своей работе офицером по охране природы и порядочным членом общества.
О, и великолепным.
А еще он оказался первым человеком в жизни Винтер, который действительно прислушивался к ее словам. Тот факт, что он вспомнил шерифа Янсена, доказывал, насколько внимательно он к ней относится.
— Да. Он умер пару месяцев назад, — пояснила она. — Пока была там, я познакомилась с его сыном, Киром.
— Ты осталась не поэтому. — Голос Ноа прозвучал странно ровно.
Она покачала головой.
— Нет. Он сказал мне, что у его отца есть конверт с именем моей матери на лицевой стороне. И спросил, хочу ли я его забрать
— Очевидно, ты захотела.
— Я сомневалась. Даже после того, как заехала к нему домой, чтобы забрать его, я несколько часов сидела в своем грузовике, раздумывая, хочу ли посмотреть, что внутри. — Винтер припарковалась на подъездной дорожке, окоченев от холода и темноты, ползущей по тихому району, прежде чем, наконец, открыла конверт и достала то, что находилось в нем.
— Любопытство победило?
— К сожалению.
— Почему ты так говоришь?
— Посмотри сам.
Медленно Ноа открыл клапан и наклонил конверт. Он потряс его, чтобы вытряхнуть фотографию 8х10, которая хранилась внутри. Винтер шагнула в сторону, чтобы снова взглянуть на зернистую черно-белую фотографию, которая преследовала ее во снах.
Нечеткое изображение стройной женщины, стоящей рядом с белым внедорожником с открытой водительской дверью. На ней было дизайнерское пальто длиной до колена и кожаные сапоги на трехдюймовом каблуке. Длинные роскошные светлые волосы обрамляли ее бледное лицо, которое даже на расстоянии, размытое из-за плохого качества фотографии, поражало своей красотой. По другую сторону от женщины виднелись очертания бензоколонки, а над ней располагался навес, где флуоресцентные лампы боролись с темнотой, окружавшей заправочную станцию.
Ноа поднял голову, чтобы встретиться с встревоженным взглядом Винтер.
— Это с той ночи, когда напали на твою мать?
— Да. Это кадр с записи камеры наблюдения.
— Господи.
***
Незнакомец простоял возле мотеля всю ночь. В ожидании. Наблюдая.
В ежегодном паломничестве произошла загадочная перемена. Раньше Винтер приезжала в Пайк, чтобы посидеть у могилы матери. Иногда она задерживалась на час или два. Если погода была хорошей, она оставалась на весь день.
Незнакомец наблюдал за ней из зарослей кедров, наслаждаясь возможностью вспомнить. И, возможно, позлорадствовать. Нет, не злорадствовать. Не совсем верное слово. Чтобы... почувствовать. Да. После бесконечных дней серого, унылого небытия, это редкий шанс вспомнить гудящее возбуждение, которое когда-то вносило в его жизнь яркие краски.
Никто не знал правды о том, что произошло в ту роковую ночь. Никто, кроме Незнакомца. Это настолько большая тайна, что она должна оставаться глубоко похороненной.
На глубине шести футов.
Этот год сложился по-другому. Винтер отдала дань уважения и принесла новую урну, наполненную свежими цветами. Затем она почистила мраморное надгробие, прежде чем пройтись по кладбищу. Прогуливалась ли она просто так, чтобы размять ноги? Нет. Она остановилась у одной могилы, чтобы поговорить с мужчиной.
Незнакомец продолжал наблюдать. И следовать. И ждать.
Любопытство сменилось тревогой, когда Винтер вошла в небольшой обшарпанный дом в нескольких кварталах от кладбища, а затем быстро вернулась к машине с манильским конвертом, крепко зажатым в руке.
Незнакомец не знал, что находилось внутри, но это изменило традицию Винтер, нарушив покой Незнакомца.
Перемены никогда не приводили к добру.
Никогда.
Глава 3
Ноа не знал, чего именно ему ожидать, когда садился в свой джип, чтобы отправиться в Пайк.
Он встревожился прошлым вечером, когда пришел в квартиру Винтер и обнаружил, что там темно и все наглухо заперто. Не только потому, что не хотел, чтобы она ехала так далеко одна и в грузовике, который сама называла «темпераментным», а он считал «смертельной ловушкой». Винтер ведь знала, что он будет ее ждать. По традиции, которую они завели на ее шестнадцатый день рождения. Она ехала в Пайк, чтобы посетить могилу матери, а он ждал ее, чтобы утешить.
Его беспокойство усилилось, когда она не ответила на его звонки или сообщения. В конце концов он связался с профессором Муром. Тот сказал, что Винтер проведет ночь в Пайке. Он не знал почему, и даже не был в курсе, когда она планирует вернуться, но, по его словам, с Винтер все в порядке.
Ноа не чувствовал такой уверенности.
Шоссе между Ларкином и Пайком содержалось в хорошем состоянии, но на протяжении бесконечных миль не встречалось ничего, кроме кукурузных полей. Что, если бы машина Винтер сломалась? Всегда оставалась вероятность, что ее телефон мог разрядиться. Или же, что она не сможет дозвониться. Любой, кто жил в отдаленных районах Айовы и Висконсина, знал, что сотовые телефоны не всегда надежны.
Он чувствовал, что должен убедиться, что с Винтер все в порядке.
И даже после того, как добрался до Пайка и обнаружил грузовик Винтер возле дешевого мотеля, Ноа не успокоился. Он должен ее увидеть.