– Ну, дружище, спасибо тебе, конечно, за оценку, – опешил Колесников и, не дожидаясь реакции товарища, продолжил: – Если оставить сарказм, думаю, что в этом и было дело – не хотел он, чтобы кто-то знал об этом его отказе от принципов. Вот почувствовал он приближение смерти, но дела еще не закончил. И решил удлинить себе жизнь. А потомо что-то не срослось.
– Насколько я знаю, это был единственный случай смерти уже после прививки, – констатировал сержант. – За исключением, конечно, тех первых экспериментов. Но даже так это все больше говорит против твоих умозаключений. Если бы Ноксфилд знал, что панацины сделают его мутантом, какой ему толк от прививки? Слабоумием он никогда не отличался. Твоя теория трещит по швам.
– Да и ладно, – отмахнулся Колесников, заходив взад-вперед по комнате. – Вообще я тебя, конечно, не для того позвал, чтобы про Ноксфилда говорить. Но вот накипело, знаешь, а с этими там не поговоришь… Кхм. Мне ведь не нужно тебе объяснять, что скоро тут начнется что-то совсем страшное?
– Бунт, – Алекс сразу понял, на что намекает собеседник.
– Именно, – доктор вздохнул. – Это только вопрос времени. Нужно как-то сообщить Объединенным правительствам.
– Согласен, – сержант кивнул и подошел ближе к товарищу. – И как ты собираешься это сделать? Главные же четко сказали – режим полного радиомолчания. Вот я хоть и начальник охраны, а нет у меня доступа к каналам связи в обход руководства.
– Нужно попробовать уговорить их, другого выхода я не вижу, – объяснил Константин. – Но нужно как-то… не знаю… скооперироваться? Я переговорю со своими людьми, ты со своими – попробуем вместе давить на главных. Вдруг поможет?
– Я не против, – ответил Алекс. – Сегодня же соберу ребят. Но вот что я тебе скажу, Конст. Не нравится мне эта гадость, что происходит. Между прививками и началом мутаций прошло два года, а сейчас процесс ускорился в несколько раз. Каждый день вижу какие-то новые изменения. Ты имеешь хоть какое-нибудь представление, во что это выльется?
– Нет. Даже боюсь себе представить, – признался доктор. – Растения после панацинов стали хищными существами. Их теперь и растениями не назовешь. Они, так сказать, стали максимально эффективными с точки зрения биологии. Чем станут люди, ты спрашиваешь? А черт его знает. Или Бог. Но не я, точно.
Они помолчали некоторое время.
– Как продвигаются исследования? – решился, наконец, сержант задать мучивший его вопрос, в голосе стали различимы нотки страха. – Прототипы? Задумки? Хоть что-нибудь?
– Прости, Алекс, – доктор покачал головой, искренно глядя в глаза друга. Тот отвел взгляд и уставился в пол. Колесников продолжил: – У нас ничего нет. Мы даже не можем предположить, чем еще травить эти штуки, чтоб их. Они даже радиацию переносят. Я знаю, что Линда…
– Не надо, – Алекс поднял руку, призывая товарища не продолжать. – Просто держи меня в курсе.
После этого начальник охраны спешно покинул штаб и, вернувшись на баррикады, по очереди переговорил со своими подчиненными, передавая слова Колесникова о давлении на руководство. Такое решение было встречено неподдельной радостью, ведь никто уже не скрывал своего страха. Сам же доктор еще некоторое время пробыл в переговорной, взвешивая все «за» и «против». Так и не сумев прийти ни к какому однозначному выводу, он направился к своему руководителю, не зная, что сказать.
По вечерам город хоть немного менял свой облик к лучшему – желая разнообразить унылый пейзаж типовых безликих домов, жители украшали балконы и окна своих квартир лампами, фосфоресцирующими элементами и светоотражателями, в результате чего улицы выглядели так, словно постоянно готовились к какому-то карнавалу. И меры эти предпринимались не только из-за скучности вида из окна, но и для освещения, ведь после захода звезды поверхность планеты освещалась пусть и двумя, но очень тусклыми, плохо отражающими свет звезды спутниками. Сумрак, создаваемый ими, был немного пугающим.
Глядя из окна автобуса на переливающийся разноцветными огнями город, Алекс пытался отвлечься от раздумий о грядущем. Мерное покачивание транспорта и тихие бубнящие голоса других пассажиров убаюкивали, приглашали погрузиться в мир снов, где не было места реальности, не было места кошмару, в который превратилась повседневная жизнь.