— Разрешил есть в Йом Кипур? — причмокнул Калман, и человек с медно-желтыми белками глаз взглянул на простоватого гостя, который ничего, решительно ничего не знает.
— Здесь, в Зареченской синагоге, у реб Исроэля Салантера была своя ешива, а полоцкий даян, считая себя его преемником, хочет ему подражать, так говорит реб Лейви Гурвиц, — пробормотал прихожанин, глядя в том мидрашей, и стал дальше рассказывать, объяснять как бы от имени реб Лейви, почему тот случай не может здесь служить примером. Если во время холеры еврей чувствовал, что силы его иссякают, отказом от поста в Йом Кипур он мог спасти себя от смерти. А теперь проходили недели, пока посылки отправлялись в Россию. И кто же знает, сколько они находились в пути, и откуда нам знать, попадала ли провизия к умирающим еврейским детям, а не в руки комиссарчиков, которые закрыли все синагоги и с корнем вырвали еврейство? И можно ли сравнивать: гаон и праведник реб Исроэль Салантер — и какой-то молодой человек, какой-то реб Довид Зелвер?
Калман Мейтес доверчиво слушал, лицо его пылало, как будто бы он напился горячего чаю с малиной, чтобы избавиться от насморка. Он упрашивал рассказать ему также и о моэле Лапидусе из семьи Рокеах. Его собеседник отмахивался от него, как от назойливой мухи: «И что за охота человеку рыться в чужом мусорном ящике! И что это вы так смакуете?» Но все же он решил доставить удовольствие любознательному гостю и рассказать ему историю о моэле Лапидусе, однако на этот раз он склонен был принять сторону полоцкого даяна, реб Довида Зелвера.
Один зареченский обыватель пригласил реб Довида на обрезание и почтил его честью быть сандаком[34]. Во время обрезания даян пригляделся и обнаружил, что у моэла дрожат руки. Неделю спустя отец ребенка прибежал к реб Довиду, плача, что моэл покалечил его сына. Реб Довид пошел осмотреть ребенка и тут же понял, что моэл виноват. Однако одолели его сомнения, и он послал письмо в ваад с просьбой провести обследование, нет ли эпидемии среди новорожденных младенцев, а если есть, на некоторое время, согласно Закону, прекратить обрезания. Ваад провел такое обследование и выяснил, что у других моэлов обрезания проходят удачно. Тогда реб Довид отправил раввинам другое письмо, чтобы они немедленно запретили моэлу Лапидусу делать обрезания. Но этот Лапидус был одним из старейших Виленских моэлов и к тому же почтенный и знатный человек — Лапидус из семьи Рокеах! Поэтому ваад не спешил. Моэл Лапидус утверждал, что он не виноват: ребенок был болен, но отец не предупредил об этом. Виленский ваад провел новое обследование, и оно показало, что обрезания, выполненные Лапидусом, большей частью удачны и лишь иногда случаются неприятности. Ваад колебался, а Лапидус тем временем делал свое дело. Он богатый человек, дела ведут сыновья — а сам он целыми днями ходил по больницам и бесплатно делал обрезание детям бедных рожениц. Иногда он даже приносил с собою бутылку вина для кидеша[35]. Реб Довид понял, что если будет молчать, то сам станет соучастником и укрывателем преступления. Он сказал: «Да сбудется, что суждено мне!» — и объявил в Зареченской синагоге, что тот, кто приглашает моэла Лапидуса делать обрезание, губит своего сына. Ваад за Лапидуса не заступился, а законоучители сказали даже, что и сами собирались отстранить его, хотя и не были совершенно уверены, что он виновен. «Ну вот, и теперь Лапидус полоцкому даяну — кровный враг!» — пробурчал желтоглазый прихожанин, глядя в мидраш.
35
Кидеш — обряд освящения, благодарственная бенедикция за дарованные Богом Израилю дни субботы и праздников, производимый над бокалом вина.