Мэрл почувствовала, что даже корни ее остриженных волос похолодели. Она не отвечала Мойшке и не отрывала взгляда от шитья. Но когда он заговорил о страхе и сказал, что Калман обмывает покойников, Мэрл взглянула на него с угрозой:
— Я не боюсь людей, которые обмывают покойников, и покойников тоже не боюсь. Я охотнее легла бы в постель с покойником, чем с тобой.
— По сравнению с этим Калманом даже твой Ицик выглядел графом, хотя у него ни единого зуба во рту не осталось, — рассмеялся Мойшка-Цирюльник, открыв рот, полный золотых зубов. — Знаешь, Мэрка, что я тебе скажу? Я уверен, что твой муж жив, но не хочет и слышать о тебе. Он ведь знает, что ты за цаца, и живет с немкой!
— Вон! — вскочила Мэрл, схватив со стола чугунный утюг. — Вон! Не то я раскрою тебе череп! Чтобы ты так жил, как мой Ицик жив!
Мориц хорошо помнил, как на демонстрациях против русского царя Мэрл шла впереди всех, не боясь казацких нагаек и пуль. Он знал, что она может целый год молчать, но уж если что-нибудь скажет, то именно это и будет иметь в виду.
— Я ведь хочу взять тебя в жены! — попятился он к двери. — В жены, а не в любовницы! И я не стану клянчить разрешения у раввина.
— Да если б ты умер у моих ног, я б только плюнула, — встала она перед ним с утюгом в поднятой руке. — Ты не стоишь даже ногтя на мизинце хазана! Да, я выйду за него! И чтобы угодить ему, я мир переверну, но добуду разрешение раввина! Лгун! Хвастун! Мерзкий паук! Вон отсюда, а не то раскрою тебе череп!
Мориц выбежал из дома, в глазах его горел злобный огонь. В тот же вечер агуна надела на голову платок и отправилась в Зареченскую синагогу к полоцкому даяну.
Тихая молитва
Вечерняя молитва в Зареченской синагоге окончилась. Прихожане разошлись. В помещении темно. Только на амуде[37] горит большая поминальная свеча, и пламя ее трепещет, вздрагивает, мечется, как больной, которому нечем дышать. Реб Довид Зелвер стоит в углу за арон-кодешем[38], слившись с густым мраком, словно тени у ног приковали его к полу. Он пытается сосредоточиться на Шмоне эсре — и не может. Ему кажется, что он слышит всхлипывания свитков Торы в арон-кодеше: «Когда-то Зареченская синагога была наполнена изучающими Тору. Реб Исроэль Салантер руководил здесь ешивой, и на всех скамьях, и днем и ночью, сидели подростки, молодые и пожилые люди. Горе обидевшим Тору! Горе такому поколению! Синагога пустеет, шкафы с книгами зарастают паутиной, а я, Тора, дочь Всемогущего, мерзну в своей мантии и сорочке с пояском! Стыдясь, я стою в храме за завесой, расшитой сиянием золотых букв, как невеста в белой фате, ждущая под хупой своего жениха. Но жених все не идет, не идет, и сердце подсказывает, что он сбежал, сбежал перед хупой…»
Реб Довид Зелвер слушает жалобы Торы, и сердце его откликается жалобами на собственные несчастья. Сын не хочет учиться, связался с уличными мальчишками и целыми днями болтается с ними на Зареченском рынке. А еще большее несчастье с младшим ребенком — он такой больной, что лишь Всевышний знает, выживет ли.
«Обрати нас, Отче, к Учению Твоему! — молча взывает реб Довид, про себя читая Шмоне эсре. — Дочь Всемогущего, Свет Истины, обрати сердце сына моего Иоселе к Торе! Сделай так, чтобы домашние меня слушались, и тогда я сумею отстоять честь Учения в Зареченской синагоге. Как могу я требовать от людей, чтобы они изучали Тору, если мой Иоселе, мой сын, мой первенец не хочет учиться? Владыка Вселенной! Ведь кусок хлеба ото рта я отрываю и плачу за его обучение. Но я бы и собственные тфилин[39] продал, лишь бы заплатить меламеду[40]! Продал бы тфилин и молился бы во взятых взаймы, только б мой мальчик учился! Владыка Вселенной, помоги мне!»
У жены реб Довида больное сердце. Оно может в любую минуту остановиться, говорят врачи и велят везти ее на дачу. Но как снять дачу, если у него нет денег даже на кружку молока для больного ребенка! Зимой в доме так холодно, что пальцы мерзнут, когда он листает книгу. После утренней молитвы он спешит домой, чтобы силой отвести Иоселе в хедер. Затем надо ухаживать за больным ребенком, а в полдень — идти на рынок. Он стоит в сторонке, чтобы не толкаться среди женщин, и торговка берет с него так дешево, как только может.
38
Арон-кодеш (Ковчег Святыни, синагогальный ковчег) — специальное хранилище для свитков Торы.
39
Тфилин — две маленькие коробочки, содержащие написанные на пергаменте отрывки из Пятикнижия. При помощи продетых через основания этих коробочек черных кожаных ремешков тфилин накладывают и укрепляют одну на обнаженной левой руке («против сердца» — на бицепс, немного повернув его в сторону тела), вторую — над линией волос, между глаз.