Счастливые дни в Вулф-холле неизбежно подошли к концу, и мне пришлось вернуться в Лондон, в Гринвичский дворец, где находилась Анна. Я должен избавиться от нее, раз и навсегда лишить ее власти и сковать ее волю.
На обратном пути я с мучительной ясностью понял, насколько заражена влиянием Анны вся моя жизнь, включая множество самых невинных предметов. После побега в Вулф-холл я пребывал в таком потрясении и замешательстве, что ничего не видел вокруг. Теперь я слегка успокоился, и передо мной предстала полная картина.
Вдали показалась огромная круглая башня Виндзора. Там однажды осенью, в день, подобный нынешнему, я пожаловал Анне титул маркизы. Моя гордость, моя радость за нее откликнулись ныне насмешливым эхом призраков, обитавших среди этих древних камней.
Перед нами бежала свора борзых… Грейхаунд Анны, Уриан, однажды во время охоты загрыз корову. (Уриан, любимчик дьявола! Она даже собаку назвала сатанинским именем, а я в своей слепоте ничего не замечал.) Тогда я вознаградил понесшего урон фермера и, одурманенный любовью, счел это особой привилегией.
Скромный придорожный храм с Мадонной в желтом облачении напомнил мне о желтых цветах и платье Анны в тот злосчастный день в Хэмптон-корте.
Неужели прежнего не вернуть и отныне все, что я увижу — дворцы, церкви, сады, — вызовет воспоминания, которые будут жечь меня, точно раскаленные гвозди? Если бы окружающие меня вещи очистились от скверны, то я избавился бы от половины мучительной боли.
II
Вернулись мы тихо, и я не стал ничего сообщать гофмейстеру королевы. Единственный человек, которого мне захотелось увидеть, причем немедленно, был Кромвель. Затем я вызову Кранмера. Но сначала поговорю с Крамом.
Мы устроили совещание в его лондонском особняке. Он соседствовал с монастырем августинцев (ему вскоре суждено закрыться) и был расположен в удобной близости от Йорк-плейс. В отличие от владений Уолси дом Кромвеля выглядел скромным и непритязательным. Крам не давал пышных государственных приемов; смешно даже представить, что он пригласит на роскошный пир послов и влиятельных лордов. Однако его дом славился хорошей кухней, и редкие гости наслаждались изысканными блюдами и интересными для избранного круга разговорами… Так же бывало и у Мора.
Мор. Воспоминания о нем терзали душу. Я позволил им овладеть мной, надеясь, что постепенно их острота притупится. Иначе скорбь длилась бы вечно. Я все понимал, но приступы вины и печали истощали мои силы.
Мы сидели в уютной небольшой гостиной Кромвеля, окна которой выходили в обнесенный стенами сад. Три-четыре яблони еще гнулись под тяжестью плодов, хотя листва их успела пожелтеть. Груши и вишни уже обобрали дочиста.
— Нынче прекрасно уродились груши, — заметил Кромвель, в очередной раз улавливая мои невысказанные мысли. — Хороший теплый май способствовал бурному цветению, а последующие дожди крайне благотворно сказались на плодоношении.
Ливни и грозы хороши для груш, но губительны для ценных злаков. Бурное время не коснулось ничтожных, но унесло жизни Мора и Фишера.
— Отведайте-ка фруктовый эликсир, — предложил Кромвель, вручая мне маленький серебряный кубок с грушевым сидром.
Обменявшись пожеланиями здоровья, мы сделали по глотку. Вкус оказался мягким и тонким.
— Да, дожди пошли им на пользу.
Он отставил кубок и выжидательно взглянул на меня, прищурив темные проницательные глаза.
— Крам, последние две недели я охотился в западных краях.
Ему это наверняка известно — осведомители, конечно, добрались и до Вулф-холла, — но из вежливости мне следовало самому сообщить об этом.
— И добрая ли получилась охота? — с улыбкой спросил он.
— Более чем. Зайцы, олени, косули… каждый вечер мы до отвала наедались свежей дичью. Я успел забыть прелести охотничьей жизни. А вы, Крам, любите эту забаву?
— Да, предпочитаю соколиную охоту.
— Мне говорили, что у вас прекрасная коллекция ловчих птиц. Где же вы их содержите? Думаю, не в Лондоне.
— В Степни.
— Надо будет погонять ваших питомцев за добычей.
— С удовольствием.
Пауза. Вполне приятная, исполненная радужных надежд.
— Но сначала придется устроить травлю в дворцовых владениях. Нужно поймать одну птичку, взлетевшую слишком высоко. Напрасно ей позволили взмыть в небеса — следует подрезать птахе крылышки и вынудить спуститься на грешную землю.
Показалось ли мне, что его губы слегка дернулись, словно он подавил улыбку?
— Пожалуй, королева взлетела высоковато, — неторопливо, но смело предположил он.