Школа стоит на высоком берегу, угловые шесты — всего в шаге от обрыва. Здесь всегда струится морское дыхание, делая жару терпимой. Остальные горожане коротают дневные часы в дреме, попрятавшись по домам. На площади перед дворцом, где еще недавно было так людно, только мелкие рыбешки кружатся над базарными рядами.
Сегодня просветленный Тао говорит нам о телесной и мысленной связи между рыбой и девушкой.
Флая слушает, замерев и приоткрыв рот — ее Дифлая растет очень медленно, и это может оказаться признаком болезни у кого-то из них двоих, а может — какими-то сложностями в их взаимоотношениях.
— Каждой рыбе — свой срок уходить. Каждой девушке — свой срок превратиться в женщину, — старик повторяет общеизвестные истины. — Но вряд ли кто-то сможет объяснить, где проходит граница между возможностью и желанием их обеих разорвать дорогую сердцу связь.
Мы не очень понимаем просветленного, и он приводит пример:
— На далеких полярных островах каждая вторая девушка сознательно оставляет рыбу рядом с собой, не отпускает ее на волю. Она отказывается от возможности продолжения рода, но взамен получает сильного и надежного помощника. Мы не вправе осуждать их — жизнь на севере полна опасностей и требует ежедневного тяжкого труда. Девушка телом уже превращается в женщину и уподобляется спящему цветку — пока не разорвана ее связь с рыбой. То же самое происходит и с рыбой — но та не свободна от воли хозяйки…
Мне хочется расспросить учителя, что случается с девушками, теряющими своих рыб — почему и они никогда не рожают детей? И как получается, что рыба всегда взрослеет одновременно с тобой, являемся ли мы отдельными сущностями или двумя половинками одной?
У меня всегда много вопросов, я не уходила бы из-под школьного навеса — здесь куда интереснее, чем в прядильнях, где изо дня в день приходится расчесывать водоросли и выбирать из них мусор. Наша семья вполне обеспечена, но на поездку в Академию, где преподают высокие науки, я должна насобирать ракушек собственным трудом.
Ко мне подлетает крошечная званка, наша домашняя рыбка, и тянет зубами за юбку. Кому бы я могла понадобиться дома в такой час?
Я мысленно зову Дилейну и тихонько встаю из гамака. Машу рукой Флае, кивком прощаюсь с просветленным Тао.
Красно-золотой плавник всплывает из-за края обрыва. Я задираю юбку, перекидываю ногу через спину Дилейны, и мы проваливаемся вниз, к торчащим из пенной воды осколкам скал.
Мама говорит, чтобы я не смела кататься без упряжи, но это же здорово! Рыба летит так, как я люблю — стремительно, цепляя нижними плавниками верхушки волн. По воде мы наискосок пересекаем лагуну и выбираемся на берег, где уже нет набережной, в жилые кварталы.
Здесь Дилейна летит чуть медленнее, чтобы не сбить случайного прохожего, хотя в этот знойный час улицы абсолютно пусты.
В нашем дворе царит необычная суета — дедушка тащит из чулана узкогорлый кувшин цветочного вина, мама бегает между жаровней и разделочным столом.
Я взбегаю на второй этаж, на открытую террасу.
— Лейна! — отец слегка взбудоражен, но явно в хорошем настроении. — Познакомься, дочь…
Рядом с ним стоит северянин.
Я как во сне делаю шаг вперед, протягиваю ладонью вперед правую руку. Горячие шершавые пальцы гостя касаются моих.
Он безус и безбород, как многие северяне. У него острый и тонкий нос, точеные ноздри, густые брови, чуть раскосые и действительно синие глаза. Черный воротник стягивает горло, пряча сильную шею. Верхняя губа чуть выступает над нижней и изгибается как лук.
— Север, — представляется он. — Я рад знакомству, прелестная Лейна.
Если даже при отце он так смел в эпитетах, значит, ему многое позволено в нашем доме. Я с трудом удерживаюсь от смеха: обращаться к гостю по имени — это как называть рыбу рыбой.
Я вежливо киваю и отстраняю пальцы. На какое-то мгновение между нашими ладонями повисает теплая подушечка воздуха.
Отец кладет руку гостю на плечо:
— Север — наш дальний родственник по линии брата моего прадеда, Лейна. Он здесь по торговым делам и остановится у нас. Я подумал, что в ближайшие дни ты могла бы не ходить в прядильню, а занять Севера, чтобы он не скучал вечерами. Покажи ему город и остров, сплавайте к рифам… У нас на острове не слишком много интересного, Север. Надеюсь, общество пятиюродной сестры станет помехой скуке.
И дни сливаются в пеструю ленту. По утрам Север обходит с визитами поставщиков тканей и моллюсков, знакомится с городской знатью, пропадает во дворце, но уже к полудню он всегда свободен, и я придумываю для нас все новые и новые развлечения.
Он прост в общении — если бы не цвет волос и кожи, то и не примешь за чопорного северянина. Ему все интересно, он соглашается, не задумываясь, на любое предложение, и мне так легко с ним, будто мы с детства росли вместе.
Север рассказывает о путешествиях, о далеких островах, бескрайних водных просторах и диковинных заморских народах. Объясняя, как находить путь по звездам, он становится серьезным, словно просветленный Тао. У Севера есть любимое дело, и мне это очень нравится.
Однажды выдается свободное утро, и я тащу его купаться в открытое море — обычно рыбы-бродяги не появляются в окрестностях острова до середины дня.
Мы уходим прочь от города, на самый дальний мыс. Дилейна с радостным всплеском первой скрывается под водой. Одним движением бедер я выскальзываю из юбки и прыгаю вслед за рыбой.
Север смешно мнется и жмется, избавляясь от своего дурацкого наряда. Постеснялся бы лучше незакрытых щиколоток и растопыренных пальцев, дикарь северный! Впрочем, я знаю, что нравы северян очень отличны от наших.
Наконец Север замирает у кромки воды, и я открыто хохочу, увидев, что он разделся не полностью, оставив на бедрах нелепую тряпицу, подвязанную затейливыми постромками.
Стоит ему зайти в воду достаточно глубоко, я заплываю к нему со спины и дергаю за смешные завязки:
— Ты не на приеме у островодержца! Одевайся проще! Я снова ныряю, на этот раз глубоко, и с наслаждением вдыхаю воду. Целое море заполняет меня, а я становлюсь его частью. В груди рождается восторженный гулкий крик:
— Свобода!
Север оказывается рядом — щеки надуты, глаза выпучены, волосы пляшут в такт каждому движению.
Мимо нас проплывает Дилейна, и я показываю, как удобнее ухватиться за ее плавник.
Из глубины мы мчимся к поверхности, а потом Дилейна поднимается еще выше, наши руки соскальзывают, и мы плюхаемся вниз.
Я опускаю рот и нос под воду и спрашиваю:
— Тебе нравится?
Север не отвечает, в его глазах пляшет азартный огонек.
Он подныривает под меня, и даже сквозь прохладную воду я чувствую, как теплый взгляд нежно движется по моему телу. Становится щекотно, я ускальзаю на глубину, в холод, и несколько секунд плыву прочь изо всех сил.
Север совсем не дышит водой, и вскоре возвращается на поверхность. Он старается не отстать, барахтается, поднимает целые радуги брызг. Смешно смотреть, как он мельтешит. Северянин!
Запыхавшийся, подплывает, улыбается, и я понимаю, что мой рот тоже растянулся до ушей.