— Слушай, а какого хрена мы сюда приперлись? — Лейтенант Костя Кравцов, месяца два назад получивший назначение в Каспийск после Рязанского десантного училища, в результате вчерашнего марш-броска по горам чувствовал себя матерым ветераном с грубым обветренным лицом. Ему даже чудилось, что ноют старые раны. На самом деле ныли отбитая задница и утомленный от неумения ездить на броне копчик.
— А че? — Палыч, просто прапорщик Палыч, вовсе не чувствовал себя матерым ветераном. У него было грубое обветренное лицо и ничего не болело. Он умел ездить на броне. И у него были старые раны.
— А то, что чего нам тут делать-то? Да еще кипеж такой подняли. Если куда и двигать нас, так это туда, ближе к Кадарской зоне. Там ваххабиты окопались. Еще в прошлом году по телику показывали.
— Умный, студент, да? — Палыч почему-то всех недавних курсантов называл студентами. Может быть, он считал, что так обиднее. — Вот приехал студент Кравцов из Рязани с криво нашитыми погонами и решил: туда — не туда. Ты пойди с Булгаковым строго поговори. Он тебе вставит. Туда.
— Почему с криво? Нормально пришиты. — Костя обиделся. И было за что. Искусством пришивать, подшивать и чистить то, что должно блестеть, в училище, мягко говоря, не пренебрегали. С погонами все было в порядке.
Несколько минут молчали. Костя с преувеличенным вниманием изучал пейзаж. Палыч равнодушно курил.
— А почему только мы здесь? Че от нас толку, если что? Чего весь батальон с техникой сзади остался? — Костя не смог долго оставаться наедине со стратегической загадкой.
— Учили тебя, студент, учили… Образование у тебя… Офицер… — Палыч неожиданно рассердился: — Чего не научили, что если ночью весь батальон с техникой по серпантинам попрется, то к утру половина будет по ущельям валяться. Никаким краном не вынешь… Не ссы, к обеду подтянутся. Они оттуда с утра вышли.
— Эй, глянь, Палыч, бегут кто-то!
— Вертолетчики. Чего бегут-то?
— Сюда бегут.
— Да вижу, что сюда.
— Смотри, Палыч, «уазик» какой-то!
— А это генеральский. Вот тебе, студент, и семинар по стратегии и тактике.
— Да пошел ты…
Они и не заметили, что последними фразами обменялись, вытянувшись по стойке «смирно».
Закрутились лопасти. В лицо полетела пыль. Все сильней и все гуще.
«Уазик» подъехал почти вплотную к площадке. Через несколько минут тембр шума стал ниже, вертолет медленно тронулся, проехал несколько метров и лениво оторвался от земли.
Рано утром того же дня генерал-лейтенант Булгаков имел разговор с начальником Генерального штаба генералом армии Анатолием Квашниным. Разговор велся по переносной космической станции «Барьер».
— Владимир Васильевич, — Квашнин всегда изъяснялся сухо и резко, чтобы подчиненные, не дай бог, ни на секунду не забывали, что он НГШ (начальник Генерального штаба). Но в это прекрасное утро голос Анатолия Васильевича был совсем другим. — У нас информация, что боевики вошли в Ансалту…
— У меня все тихо, — в тон ему ответил Булгаков, совершенно забыв о положенном по уставу обращении «товарищ начальник Генерального штаба», — в районе Рахаты выставлено боевое охранение, пока никаких докладов не поступало.
— Давай разберись — доложи.
Звонок начальнику милиции Ботлихского района ясности не добавил. Наоборот, убавил. Выяснилось, что телефонная связь с поселковым отделом милиции Ансалты не работает. Как давно не работает, Булгаков спрашивать не стал. Не стал он спрашивать и о том, почему ботлихский шериф не доложил об этом раньше.
— Посылайте в Ансалту своих милиционеров. На всякий случай переоденьте их в гражданку. Пускай разберутся, в чем дело, — распорядился Булгаков. Этот разговор почему-то был ему безотчетно неприятен.
Вертолет сделал круг над селениями Рахата, Ансалта, Шодрода, Ашино. Булгаков ничего не увидел. Точнее, никого. Вообще никого. Это было очень подозрительно. Вернулся, связался с Квашниным.
— Посмотрел, — доложил Булгаков, опять забыв об Уставе, — никого нет. Села вымершие. А обычно они все с шести утра на полях работают. А еще нет телефонной связи с ментами (Устав вообще побоку) в Ансалте.