Том прекрасно знал, как можно достать алкоголь, где раздобыть поддельные права и каких старшеклассниц лучше обходить стороной, ведь те раздвигали свои ноги абсолютно перед всеми и, естественно, могли заразить тем же триппером. Том брезговал такими связями, предпочитая даже в сексе с девственницами использовать презерватив. Основы безопасного секса стали для него высшим принципом, который он не переступал, как бы ни был пьян, и как бы сильно ему ни хотелось трахнуть какую-нибудь девку.
Но в этом мире ничего не вечно. Все рушится. Все ломается. Все исчезает. Так и этот принцип треснул, стоило Тому увидеть того паренька. Подросток с внешностью хулигана. Растрепанные светлые волосы, загорелая кожа и такие манящие губы. Только один взгляд на него, и Том уже весь горел. Он хотел того парня. Без презерватива. Трахнуть так, чтобы сперма оказалась глубоко внутри него. Заполнить парня до краев и наблюдать за тем, как сперма Тома вытекает из маленькой растраханной дырочки.
Впервые в жизни Том захотел кого-то настолько сильно. Это стало навязчивой идеей и сумасшествием. Грубым животным желанием. Со временем Том понял, что влюбился в парня по имени Оливер. Вот только немного позже он узнал, что пареньку только тринадцать. От этого стало плохо. Даже больно. Для Тома Оливер был еще совсем ребенком, а его желание казалось противоестественным. В те дни парень ощущал, как крошится на мелкие частицы его внутреннее спокойствие. Разбивается на маленькие осколки и острыми краями ранит душу. До глубоких порезов и кровоточащих ран. Моральная боль куда ужаснее, нежели телесная. Том просто не мог запачкать того, кого считал ангелом. Тем более он понимал, что в таком возрасте Оливер слишком чист для него. Чересчур невинен для тех извращенных вещей, которые Том хотел проделать с ним. Он был недостоин Оливера. Понимая все это, Том запретил себе даже приближаться к объекту всех своих желаний. Иначе Том просто не смог бы удержать себя в руках.
К счастью, Оливер был из Детройта, а в Уэстминстер приезжал лишь летом, чтобы погостить у своей тети. Так было легче. Тому не приходилось сдерживать себя круглый год. Лишь два жарких летних месяца. Но, черт, какими тяжелыми были эти шестьдесят дней! Том знал, что Оливер где-то в городе, и, сам не желая этого, искал его взглядом, а вечером трахал какую-нибудь девчонку, представляя на ее месте блондина.
В тот день, когда Том впервые увидел Оливера, он пропал. Юноша понимал, что сделает для него все, что угодно, поэтому, подставляя того наркомана, он не сомневался в своих действиях. Впервые в жизни он желал живому человеку смерти. И когда шел в участок, чтобы взять вину на себя, он тоже не сомневался. Оливер в колонии не выживет, а Томас в тюрьме не пропадет. Так он себя успокаивал.
Джереми приютил Тома, когда его выгнали из дома, и долго отговаривал друга от такого решения, но тот был тверд в своих намерениях и не собирался отступать. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что больше не увидит Оливера. Том больше не хотел находиться рядом с тем, кого так любил, ведь даже своим желанием помочь он сделал только хуже.
Том считал себя сильным, но те дни были для него словно Ад. Слишком тяжело вытерпеть все. Иногда хотелось, чтобы все оказалось ужасным кошмаром, и, открыв глаза, он вновь оказался бы на какой-нибудь вечеринке, а рядом неизменно был бы Джереми. Веселый и шумный друг, с которым они общались еще с младших классов. Том прекрасно помнил, как отец кричал на него, обещая уничтожить. Но за этой злобой Том увидел радость. Его отец был рад избавиться от своего нелепого сына. В те мгновения он понял, что мужчина сделает все, чтобы Том сгнил в тюрьме. И не ошибся.
В том месте были свои правила, законы и наказания. Серые стены давили на сознание. Они угнетали и уничтожали любые надежды. От них воняло сыростью, старостью и гнилью. Все в потеках и кровавых пятнах. И, прикасаясь к кирпичам, под пальцами можно было ощутить тонкий слой слизи.
Том готовился к самому худшему, но все его ожидания оказались слишком нелепыми по сравнению с реальностью. Все равно что сравнить крошечную песчинку с бескрайней пустыней. Его поселили в блок D. Место, где обитали опущенные. То есть те, кого имели остальные заключенные. Отец постарался. Несложно догадаться, что мужчина желал для своего сына самой ужасной участи и ради этого не поленился приплатить нескольким охранникам. Особенно среди них выделялся толстый и уже лысеющий мужчина по имени Бен. От него воняло кислой капустой, из-за чего Том чуть не блеванул, когда охранник тащил его в камеру. Юноша не мог понять, как может существовать некто настолько мерзкий. Даже смрад тюрьмы не казался таким противным, когда рядом находился Бен. Он был невысоким. Немного ниже Тома. Сильным его тоже нельзя было назвать. Своими пухлыми пальцами он впился в плечо Тома, но ничего, кроме отвращения, юноша не почувствовал. Мужчина несколько раз невзначай похлопал Тома по заднице и похотливо облизнулся, таким образом давая понять, что положил на него глаз. От этого становилось еще более мерзко.
Камера была небольшая. Две двухъярусные кровати, но в комнате находилось десять человек. Том был одиннадцатым. Все заключенные старше парня. Худые, поседевшие, облезлые, и большая часть мужчин без передних зубов. Только один парень был примерно одного возраста с Томом. Позже юноша узнал, что его зовут Честер Флитчер, и тут он сидит за кражу. Честер был словно побитая собака. Вечно сгорбленный и настороженный. Редко говорил и часто осматривался по сторонам. Взгляд потухший, словно у человека, который давно распрощался с жизнью. Спал он под кроватью. Там было совсем мало места: можно было только протиснуться и спать на спине, но Том заметил, что Честер любил это место. Вся ирония в том, что там он был как та же собака в конуре.
Заключенные окинули Тома безразличными взглядами и продолжили заниматься своими делами. Только один мужчина лет тридцати кинул ему затхлое покрывало и кивнул в сторону угла. Так он объяснил, что теперь там место Тома. Юноша не стал спорить. Спать на кровати он точно не хотел. От них за версту воняло мочой, матрасы уже давно покрылись черным грибком, а на всех подушках виднелись желтые пятна. Да и на кровати заключенные спали по несколько человек. Ютились, словно тюлька в банке.
В первый день Тома никто не трогал, но во время обеда и прогулки юноша ощущал на себе множество взглядов и бесконечное количество раз слышал слова «свежее мясо». Эти слова были произнесены с явным презрением и насмешкой. Для остальных заключенных он был лишь смазливым новеньким, которого они вскоре сломают и сделают местной шлюхой. Такой же грязной и облезлой давалкой, как и все остальные в блоке D. Многие делали ставки, как долго Том будет выглядеть как нормальный человек. Когда тебя каждый день трахают по десять человек, ты становишься лишь оболочкой прежнего себя. Его сокамерник посоветовал не сопротивляться. Тогда возможно будет не так больно, и юноше не выбьют передние зубы.
Как бы там ни было, за Томом пришли только ночью. Он не спал. Просто не мог заснуть на твердом и холодном полу. Даже смешно. Во всем мире жарко, словно в печке, а тут вечный мороз. Или холодом веяло от самой обстановки?
Когда Тому на голову надели мешок и связали руки, никто из его сокамерников юноше не помог, хотя Том знал, что они уже не спят. Том вырывался, брыкался и пытался кричать. Ему закрыли рот сквозь жесткую ткань мешка, заломили руки, после чего куда-то понесли. Кинули на твердый пол и начали срывать одежду. Юношу прошиб холодный пот, а в груди болезненно заныло. Он по-прежнему пытался вырваться. Хотя бы перевернуться на спину или вырвать руки из цепкого захвата. Но все бесполезно и тщетно. Несколько ударов в живот и по лицу. Во рту металлический привкус крови, а связанные руки предательски подрагивают. Впервые в жизни страх граничил с истерикой. Хотелось от бессилия выть и материться. А насильники наслаждались его испугом и с упоением наносили всё новые удары. Мерзко, больно, страшно и холодно. Да, этот холод опять преследует его. Впитался в кожу, плоть и в сердце. Том понимал, что больше никогда в жизни ему не будет тепло как раньше.