По этому плану уголовники должны были утром спуститься в пещеры, но ночью началась бомбежка, и генерал Зигмаль немедленно изменил план. По его расчетам, налет американской авиации должен заставить заключенных выйти на поверхность в надежде, что охрана лагеря уничтожена бомбардировкой. Расчет этот оказался довольно правильным.
Отдав распоряжения, генерал Зигмаль попросил всех выйти из комнаты и связался с Берлином. Он соединился с Гиммлером.
— Говорит Зигмаль. У нас сильный налет авиации. Надеюсь на протяжении суток операцию закончить.
— Кто присутствует у вас во время этого разговора? — спросил Гиммлер.
— Никого. Я всех удалил.
— Хорошо. Мое указание о следах остается главным.
— Все предусмотрено...— Генерал Зигмаль помолчал.— Могу ли я после проведения операции выехать отсюда?
— Куда?
— В... Берлин,— чуть запнувшись, ответил генерал Зигмаль.
— Останьтесь в Веймаре,— прозвучало как приказ.
— В Веймаре? — переспросил генерал.
— Да. У вас там, кажется, живет семья сестры...
— Но не дальше как завтра там будут янки.
Гиммлер точно не слышал генерала:
— Поезжайте к сестре и ждите там моих указаний.
— Но...
— Вы меня поняли?
— Понял, но...
— До свиданья...
В Берлине положили трубку.
Генерал Зигмаль с недоумением смотрел на зажатую в руке трубку, в которой только что звучал хорошо знакомый ему голос рейхсминистра.
Генерал Зигмаль был одним из верных сатрапов Гиммлера. Как известно, ни один человек, даже из нацистской верхушки, не мог назвать себя другом Гиммлера. Гитлер, позволявший себе набрасываться с базарной бранью па многих своих приближенных, никогда не поднимал голоса на Гиммлера. Слишком много этот человек знал такого, что было сокровенной тайной фюрера.
В дни, предшествовавшие катастрофе, о которых мы ведем рассказ, Гиммлер осуществлял задуманный им план сохранения верных ему людей. Ныне среди руководящих лиц Западной Германии мы видим таких преступников, как Оберлендер, Глобке и другие. Многих из них именно в эти дни спасал Гиммлер. Это его кадры.
Генерал Зигмаль не был особенно крупной или близкой Гиммлеру фигурой. Он был из тех беспрекословных и неглупых исполнителей, на которых рейхсминистр при любых обстоятельствах мог положиться. В свою очередь, Зигмаль отлично понимал, что при любой ситуации он должен держаться за Гиммлера, как за самого надежного и самого осведомленного среди главарей наци. Вот почему сейчас, положив наконец телефонную трубку, генерал Зигмаль, как он ни был удивлен приказом Гиммлера, ни на минуту не подверг его сомнению и занялся подсчетом времени, которым он теперь располагал. Его тревожило сейчас только одно: вдруг заключенные не выйдут из пещер и тогда вся операция может на несколько часов задержаться...
Бомбежка прекратилась. Генерал Зигмаль пригласил к себе офицеров.
Они входили, выжидательно и тревожно смотря на генерала.
— Прошу извинить меня, господа, я говорил с рейхсминистром СС. Все в полном порядке.
Зазвонил внутренний телефон.
— Зигмаль слушает... Так... Так... Прекрасно. Действуйте, как приказано.— Генерал торопливо положил трубку: — Они выходят на поверхность. Все — по своим местам. По окончании операции следуйте в Лейпциг, я буду вас там ждать. Желаю успеха.
Убежище мгновенно опустело. Только адъютант Зигмаля остался возле телефонов. Генерал встал.
— Я еду наблюдать за операцией. Оставайтесь здесь.— Увидев в глазах адъютанта тревогу, Зигмаль, уже выходя, добавил: — Утром тоже уезжайте в Лейпциг.
Генерал Зигмаль вышел из убежища и прислушался. Поблизости трещало и гудело пламя, охватившее здание комендатуры. Со стороны завода доносился неясный гул, отдельные неразборчивые выкрики. Постояв немного, генерал энергично зашагал к лесу, где возле егерского домика его ждала машина.
Никакая сила не могла остановить заключенных, бежавших по главной выходной штольне. Стук деревянных колодок по бетонным плитам, хриплое дыхание, бессвязные выкрики — все это сливалось в качающийся от резонанса гул, в котором были и отчаяние и надежда.