– Ты меня недооцениваешь, – хмыкает Иен. Руку его по-прежнему держит. Такой… простой. Домашний. Без пафоса. Уже хмурится, но глаза печали полны. – Я сказал когда-то, что положу Итану к твоим ногам. Я словами не бросаюсь.
– Боги… – выдыхает Джей и не знает больше, что говорить.
Он до конца надеется, что слова эти – просто слова. Хоть и знает, что Иен и правда обещаниями не сорит. И это та привлекательная твердость характера, которой не хватает мягкому Эду. Но… сравнивать их – кощунство.
Рассвет же пришел слишком быстро. Вылился первыми лучами на плечи. Заморосил туманами. Напоминает всячески, что пора прощаться.
– Ухожу уже, – в который раз повторяет Джей, но не идет.
– Уходишь со мной, – отрезает Иен и с ним тяжело поспорить, настолько убедительным звучит его голос. – Я развожусь с Фа, ты со своим этим. И на твоей руке будет уже мой брачный браслет.
– Для тебя никогда не существовало преград, – горько усмехается Джей, зная, насколько все это нереально. – Я так не умею… в смысле, бросать. Я не смогу жить без детей и того всего, к чему привык. Ох… чувство, будто все в который раз повторяется. Ты все так же уговариваешь меня, планируешь нашу с тобой жизнь наперед, а я – отказываюсь и убегаю. Эти циклы, они, – Джей запинается, когда Иен оказывается ближе.
– Закрой глаза, – говорит альфа и Джей, сам не понимая, почему, подчиняется. – А теперь представь, чего бы ты хотел, если бы был свободен.
Джей представляет это слишком ярко. То, что представлял всегда и на исполнение чего ни разу не осмелился. Но он молчит. Распахивает глаза, натыкаясь прямо на взгляд светло-серых глаз Иена. И ему кажется, что тот все прочитал. Увидел. Но первые лучи светила пробиваются сквозь чащи и Джей понимает: пора. Или туда, или тут.
Выход есть.
Он был изначально.
Просто выход этот, как и всегда, не в пользу Иена.
Джей смотрит ему в глаза и молчит долгие минуты. Видит, как во взгляде его истинного гаснет зажженная ночью искра. Надежда.
– Можешь не говорить. Я понял.
Джей опускает взгляд под ноги, на помятую траву.
– Прошу тебя, прими мой выбор. Если бы не дети, я бы… Не хочу их ранить. Не хочу, чтобы в будущем они ненавидели меня за это. Если я их брошу, то… И с Эдом разлучить тоже не могу. Я не могу им просто стереть память и сказать, что у них новый отец, им почти по шесть, ты же тоже потерял папу в шесть, и ты помнишь это. Знаю, что помнишь и что это навсегда оставило в тебе след.
– Не оправдывайся, – останавливает Иен, легонько касаясь его предплечий руками и сжимая. Вздыхает и нерадостно усмехается. – Понимаю сам. Иди, раз так.
Эти последние слова звучат, как силком выдавленные. Иен открывает рот, будто собирается оспорить свою же фразу, но не говорит и хмурится. Опускает голову с тяжелым вздохом. Джей всматривается в его лицо, запоминает, и ступает ближе. Прижимается к его горячей груди, обнимает руками. Сильно-сильно. Жмурится, чтобы не заплакать. И не плачет.
Он Фахо, а Фахо рыдать не смеют.
Иен недолго бездействует, обнимая в ответ. Они стоят так долго. Джей все жмурится и запоминает каждый его удар сердца, учащенный. Ком в горле мешает дышать. Суставы сводит от бесконтрольной дрожи. Миг – он сорвется. Но не срывается.
Фахо – сильные.
Джей отстраняется, смотря в сторону, на редеющий туман над озером и глухо-зеленые чащи. Отходит на шаг, чувствуя, что если помедлит – Иен передумает, Иен не даст ему уйти, а он и сам уже не сможет противиться ему. Джей ступает еще шаг назад, вдыхая их смешанные запахи полной грудью и игнорируя горький ком.
– Я буду помнить тебя, – произносит.
И уходит, не оборачиваясь. Как тогда, на заснеженном озере. Или как в далекие шестнадцать. Все повторяется и новый цикл пройден. Остается жить надеждой на следующий круг. Это – все, что у него осталось. Самое драгоценное. То, что он когда-то пытался погубить, да не смог в итоге.
Воспоминания.
…До дома остаются считанные метры, но Джей не останавливается. Решительно залетает в комнату, прикрывая за собою дверь. Эд спит. Дети тоже. Он прислоняется к двери спиною, практически задыхается, горло жжет. Бежал. Глаза слезятся, но он вытирает их грубо рукой. Никаких сожалений.
Половицы под ногами, как назло, скрипят. Он крадется к тумбе с зеркалом, как вор. Хватает приведенную непонятно (понятно) зачем заглушку запаха и брызгает. Раз, второй и замирает. Резковато переводит взгляд в сторону шума. Кровать скрипит. Эд просыпается и смотри на него сонно, потягиваясь.
Джей прыскает снова и снова, замечая, что старания его бесполезны: вырез горловины майки открытый. Видно наливающиеся отметины. Много их. Он надеется, что Эд не видит этого в полутьме. Тянется за полотенцем. Но щелчок включателя опережает его действия. Свет настенных ламп в глаза. Слепит.
– Ты где… ты чего весь мокрый? Купался?
– В траву упал, – тихо говорит почти-правду Джей, оглядываясь на кроватку в углу комнаты.
Дети посапывают в глубоком сне. Их умиротворенные лица напоминают Джею о собственном проступке. Нет. Бросить их он не смог бы в любом случае.
– И давно ты со своей травой видишься? – Эд понимает сразу. – Неделю?
– Два вечера и одну ночь, – пожимает плечами Джей и внутренне обмирает.
Он больше всего не хочет сейчас смотреть мужу в глаза и видеть в них разочарование и боль. Эд не начинает кричать только потому, что дети спят. Они говорят шепотом.
– Я его убью, – как-то глухо рычит Эд.
– Лучше меня убей. Я так больше не могу, – Джей выдыхает и совершенно-обессилено смотрит в потолок, неудобно задрав голову. Ожидает удара. Словесного яда. Но Эд не спешит.
Со временем Эд поймет. И простит. Эд что угодно ему простит, только бы удержать рядом, но помимо уважения это вызывает лишь жалость.
Джей переводит взгляд в зеркало, понимая, в какую мразь превратился. Проводит пальцами по отражении от лица и вниз. Лучше бы он оставался воспитанным мальчишкой, свято разделяющим поступки на «правильно» и «неправильно». Лучше бы верил, что за добро добром зачтется. И не грешил никогда.
Эд… и правда не заслуживает этой правды. Тем более, так резко сказанной. Но обманывать его – еще большее преступление. Лучше так, чем годы лжи.
– Давай уедем домой сейчас, – прерывает он молчание.
И смотрит упрямо себе же в глаза. В эти лживо-голубые. Почему они искрятся не спокойствием, а болью? Не сочувствием, а слезами? Слезами вовсе не по Эду, и не по себе даже.
«Не дай мне доломать все», – мысленно.
– Давай уедем, прошу, давай немедленно, – Джей жмурится и не позволяет себе плакать.
Эд молча поднимается и достает чемоданы почти бесшумно. Не говорит с ним, но и так понятно, измучен. И это мучение не прекратится. Они только доводят друг друга.
Когда дети просыпаются, вещи уже собраны, за домик заплачено, а транспорт ожидает их у выхода. Джей не дает себя права передумать. В очередной раз сбегает, чтобы однажды снова пройтись по этому кругу.
Садится в транспорт следом за детьми и мужем, не прощаясь с Релом и Йори. Позвонит потом. Локации за окном сменяются локациями. Скоро порт. Порт… Другая часть острова. Та, где тот самый отель, где остановился «тот самый». Его высокие шпили виднеются издалека. Джей смотрит, как завороженный и разрывается внутренне надвое. Одна часть тут, рядом с семьей, другая – с «ним».
Он прячет слезы от детей, отвернувшись.
Вот и все. Еще один выбор сделан. Или… нет? Отель близко. Не поздно, нет, не поздно. Нет, не сделан. Нет же. Выход всегда есть. Он чуть не срывается с места. Всматривается за стекло. Островерхое здание, светлое, на фоне голубизны небосвода. Транспорт замедляет ход и Джей точно видит среди толпы людей знакомо-родное лицо. Лицо того, кто впервые уважает его выбор.
Йона.
– Эдди, ты ведь простишь меня? – повторяет Джей свою давнюю мысль. Переводит взгляд вперед, стучит водителю и с неожиданной твердостью произносит: – Остановите машину.
И не дожидаясь ответа, выходит.