Ты все время так возбуждена, что не можешь спать, несмотря на антидепрессанты, выписанные доктором Уинтон. Концентрация слабеет. Ты лепишь ошибки в отчетах и рассылаешь по гостиницам неправильные опросники. Угроза, исходящая от Педзи, растет, и из-за страха перед тем, к чему все может привести, становится только хуже. Не помогает и то, что «Зеленая жакаранда» оплачивает автошколу, поскольку Трейси, возможно, чувствуя твое состояние, решает, что тебе пора выбраться из конторы и осмотреть маршруты на месте. Ты в таком унынии из-за статистики, что несколько раз заваливаешь экзамен по теории. Оценки по вождению ниже плинтуса.
Полностью во власти тревоги и дурных предчувствий, ты, когда нет родственников, проводишь все больше времени, свернувшись калачиком на кожаном диване перед телевизором. А родственники в свою очередь приезжают все реже. Так как на улице тепло, ты часто засыпаешь и просыпаешься рано утром на диване. Встаешь, изо всех сил стараясь вспомнить то, что должна помнить, и забыть о преследующем тебя кошмаре.
Как-то вечером ты допоздна засиживаешься на работе и несколько часов читаешь все подряд о конкурентах, а также азиатские и латиноамериканские сайты в попытке придумать новые развлечения для очередной туристической группы. Ты не в состоянии предложить ничего нового, и убежденность в том, что ты можешь организовывать туры не просто нормально, а отлично (с недавних пор – условие, чтобы не отставать от коллег), покидает тебя. Когда ты заходишь в ворота, смеется гиена. Она снова подкрадывается к тебе вплотную, готовая выдрать последние крохи уверенности, которые ты сохранила на момент слабости.
Хотя это и невозможно, все становится еще хуже, когда ты заходишь на кухню. На столе лежит небольшой мешок. Мешок кукурузной муки, который Кристина привезла в город от матери.
– Его оставила здесь Май Анесу, – говорит Ма-Табита, которая ждет тебя, хотя ты и не велела ей ждать.
Ты молча проклинаешь себя за то, что не спрятала мешок как следует, а когда разделываешься с собой, принимаешься за кузину. Отказываешься от ужина, который предлагает Ма-Табита, и слоняешься из гостиной в спальню, не в силах успокоиться. Когда она наконец уходит, становишься у кухонного стола, уставившись на маленький мешок с мукой, теперь покрывшийся паутиной жучков и испускающий ужасный затхлый запах. Тебе нужно было ее съесть, коришь ты себя, приготовить любовь своей матери, пока жила у Май Маньянги, принять ее в свое тело. Тогда, где бы ты ни находилась, у тебя был бы дом. Пока ты так думаешь, тебя охватывает гнев. Ты хватаешь мешок со стола и запихиваешь его в мусорное ведро. Потом достаешь из буфета бутылку вина, включаешь телевизор и заставляешь себя погрузиться в австралийскую мыльную оперу, которая идет по спутниковому каналу. Длинные рекламные паузы ты заполняешь большими глотками из бокала и очень удивляешься, несколько часов спустя обнаружив, что выпила все три бутылки, что у тебя были. Ты слабо улыбаешься, потому что ужас, таящийся в глубине сознания, перетек в тускло-лиловое пятно винного осадка. Телевизор гремит, голова гудит. Незаметно для себя ты засыпаешь. Потом просыпаешься, бешено стряхивая колонну муравьев, ползущую по животу.
Ты открываешь глаза. Муравьи все ползут. Ты закрываешь глаза. Насекомые не прерывают шествия. Ты смотришь на них, и в памяти всплывает то, что ты обещала себе никогда не вспоминать. Труп, давнишний, он лежит у автобусной остановки, объеден ползучими тварями, обглодан падальщиками.
Видение гонит тебя на кухню. Ты должна похоронить эту женщину раз и навсегда. Ты срываешь с мусорного ведра крышку и достаешь пакет с кукурузной мукой. Рассыпаешь содержимое по полу и мебели. Ярость хлещет тебя хлыстом, ты опять собираешь муку в пакет и бежишь в сад. Берешь в гараже мотыгу. Выкапываешь глубокую, как могила, яму и высыпаешь туда материнский подарок.
Вдалеке лают собаки. Тебе слышится, что они приближаются, будто преследуют добычу. В изнеможении ты, спотыкаясь, бредешь в комнату, на ходу стаскивая с себя блузку. Ты хочешь спрятать голову под одеяло, свернуться на матрасе в клубочек, как эмбрион. Вытянув руки, чтобы нашарить пижаму, ты, как громом пораженная, отшатываешься от кровати. Выключаешь свет. Опять включаешь. Ничего не меняется.