Конец фразы потонул в разразившемся гвалте. Одно мгновение казалось, будто все кричат одновременно. Противник монумента, все еще на ногах, затеял яростный спор с соседом по столику. В нарастающей неразберихе я заметил, что Хоффман машет мне издали. Вернее, описывает рукой в воздухе причудливую дугу, словно протирает невидимое стекло: мне смутно припомнилось, что он предпочел избрать именно этот жест в качестве некоего сигнала. Я встал с места и многозначительно откашлялся.
Шум в зале почти сразу же смолк – и все глаза обратились на меня. Противник монумента прекратил спор и поспешно опустился на стул. Я снова прочистил горло и уже собирался открыть рот, как вдруг обнаружил, что халат мой распахнулся, предоставив на всеобщее обозрение голое с головы до пят тело. Повергнутый в замешательство, я секунду поколебался, а потом уселся на прежнее место. Тотчас за столиком напротив встала женщина и резко бросила в зал:
– Что ж, если статуя – это нереально, то почему бы не назвать его именем улицу? Мы нередко переименовывали улицы в память умерших. Право же, мистер фон Винтерштейн, просьба не так уж и велика. Например, Майнхардштрассе. Или даже Йанштрассе.
Идея встретила сочувствие: скоро со всех сторон хором начали выкрикивать названия и других улиц. Городская верхушка, однако, судя по внешнему виду, продолжала испытывать крайнее смущение.
За соседним столиком поднялся высокий бородатый человек и загремел:
– Я согласен с мистером Холлендером. Все это уже чересчур. Конечно, мы все разделяем скорбь мистера Бродского. Но давайте проявим честность: этот пес представлял собой угрозу как для других собак, так и для людей. И если бы мистеру Бродскому изредка приходила в голову мысль время от времени расчесывать у животного шерсть, а также полечить его от кожной инфекции, которой оно явно страдало не один год…
Дальнейшие слова поглотила буря гневных протестов. Отовсюду слышались возгласы «Стыд!» и «Позор!», а некоторые даже покинули свои столики с целью заклеймить обидчика в лицо. Хоффман, с жуткой ухмылкой на лице, вновь подавал мне сигналы, свирепо рассекая воздух. Голос бородача гудел: «Верно. Тварь была просто омерзительной!»
Я проверил, надежно ли застегнут халат, и намеревался встать снова, но тут неожиданно поднялся с места Бродский.
Пока он выпрямлялся, столик заскрипел – и все головы обернулись на шум. Все мгновенно вернулись на свои сиденья – и в зале вновь воцарилась образцовая тишина.
Секунду мне казалось, что Бродский грохнется поперек стола. Он, однако, удержал равновесие и бегло оглядел зал. В голосе его различалась легкая хрипотца.
– Слушайте, в чем дело? – вопросил он. – Думаете, пес был очень для меня важен? Он сдох, вот и все. Я хочу женщину. Порой становится так одиноко. Я хочу женщину. – Он замолчал и, казалось, погрузился в свои мысли. Потом мечтательно произнес: – Наши матросы. Наши пьяные матросы. Что с ними теперь сталось? Она была юной тогда. Юной и такой прекрасной. – Охваченный раздумьем, он устремил взгляд на люстры, свисавшие с высокого потолка, и мне опять почудилось, будто он вот-вот рухнет на стол плашмя. Хоффман, должно быть, тоже предвидел подобную опасность, поскольку встал и, осторожно придерживая Бродского за спину, зашептал ему на ухо. Бродский отозвался не сразу, но потом пробормотал: – Она любила меня когда-то. Любила больше всего на свете. Наши пьяные матросы. Где-то они теперь?
Хоффман от души рассмеялся, словно Бродский сказал удачную остроту. С широкой улыбкой он вновь принялся нашептывать ему что-то на ухо. Бродский в конце концов как будто вспомнил, где находится, и, рассеянно уставившись на управляющего отелем, позволил ему бережно усадить себя в кресло.
Последовала пауза, во время которой никто не пошевелился. Графиня, с жизнерадостной улыбкой, обратилась к залу:
– Леди и джентльмены, наш вечер продолжается! Настала пора для чудесного сюрприза! Он прибыл к нам в город только сегодня, несомненно, очень устал, но – тем не менее – согласился появиться здесь в качестве нежданного гостя. Да-да, слушайте все! Здесь, среди нас – мистер Райдер!
Графиня указала на меня театральным жестом – и в зале раздались взволнованные восклицания. Не успел я и глазом моргнуть, как меня мгновенно обступили соседи по столику, торопясь пожать мне руку. Через миг я оказался со всех сторон окруженным людьми, которые, задыхаясь от эмоций, приветствовали меня и протягивали мне руки. Я отвечал им с наивозможной любезностью, но, глянув через плечо – со стула мне было никак не подняться, – увидел у себя за спиной целую толпу, где кто-то толкался, кто-то старался привстать на цыпочки. Необходимо было взять контроль над ситуацией, не дожидаясь полного хаоса. Поскольку уже мало кто оставался на своих местах, я решил, что лучше всего забраться повыше, на какой-нибудь пьедестал. Быстренько запахнув халат поплотнее, я вскарабкался на стул.