Служащая адвокатского бюро Аннемария Шабель могла заставить трезвонить любой телефонный аппарат, гасить и зажигать лампы и осветительные трубки в присутствии ревизоров электросетей, выводить из строя амперметр, останавливать счетчик электроэнергии.
Сорокалетний рабочий Сериоз, глядя в объектив «Полароида» и рисуя в памяти образ знакомого здания или пейзаж, переносил видение на фотопленку, которое затем с абсолютной точностью проявлялось на ней.
Следующие четыре примера особенно важны в понимании шумерской легенды «Атрахасис» о том, как четырнадцать богинь-акушерок создали «черноголовых» – LU LU – технических помощников богов в строительных делах: туземным аборигенам были имплантированы гены богов и их божественные возможности поднимать предметы на воздух усилием воли, переносить камни на дальние расстояния, укладывать их в стены, тысячекратно усиливая энергию мозга рогатыми шлемами.
Инженер Марсель Фогель усилием воли разрезал на две части железный прут, изгибал и скручивал на расстоянии ложки.
Карен Гетел умел сгибать трехметровый лазерный луч. Искривление луча по команде фиксировалось четырежды различными приборами, в том числе пятью самописцами.
Российский суперэкстрасенс Юрий Геллер может читать мысли, изменять на расстоянии форму металлических колец, останавливать и вновь запускать часы, считывать решение математических задач с затылка математика-реципиента.
Н. Кулагина и А. Виноградова психокеническим усилием могут производить ионизацию воздуха в запаянной колбе, перемещать предметы по гладкой поверхности и подвешивать их в воздухе, влиять на стрелку компаса.
Всего вышеперечисленного вполне достаточно для вывода: тридцать-сорок тысяч лет назад в наш генофонд была искусственно внесена экспериментальная корректировка более высокоразвитой, пришлой цивилизацией. Отголоски и рецидивы этой корректировки не заглохли в человечестве до сих пор, они – в атавистических выбросах несвойственных нам, как биовиду, энергий и проявлений Духа, в полной мере присущих когда-то нашим залетным прародителям.
Эти Божественные качества передаются по наследству и избранных особях из поколения в поколение, записываясь на хромосомах и фибрах Души, которая бессмертна и лишь меняет плотские оболочки.
Именно в Российском этносе, рельефнее и красочнее, чем в других, звучит языческая полифония наших древних божеств: Перуна и Хорса, Дожьбога и Стрибога, Мокоши и Велеса, подпитывая нас пассионарной живучестью этих прямых потомков Энки и Нинхурсаг.
Мы – иафетиты, индоевропейцы: шумеры («сумеры»), филистимляне, ханаяне, хатгы, хетты, готы, венеды, финикийцы.
Мы – первые сыны Хора и Ра, основавшие почти все королевские династии Европы.
Мы вошли в историю как великое племя руссов-вандалов, нанесшее свой брезгливый и сокрушающий удар сгнившему в похоти и обжорстве Риму.
Мы – иафетиты от сына Ноя Иафета, старшие братья симитов, потомков Сима.
Данный роман – это попытка автора художественно осмыслить и проследить, как развивались отношения меж нами на протяжении веков, нередко накаляясь до состояния «заклятый друг», за которым всегда стоял, сторожил, распалял и науськивал БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ.
Именно эта копытная особь, экстракт из лукавого яда и тьмы, наслала на нас козло-субъекта в начале века, разжигая братоубийственную войну, сея разруху и хаос, расщепляя на атомы и трухлявля нашу пассионарность.
Ценою неимоверных жертв нация все же выстояла, построив могучую цивилизацию небывало нового типа. Она вздыбилась на прахе лучших сынов России тяжелой индустрией, мускулисто-целомудренной культурой, сторожевой, бдительностью оборонных церберов, готовых в любой миг, задрав огненные хвосты, «отмстить неразумным СШАзарам».
Ныне тлен и пепел от всего былого, рваные зубья развалин, на коих только что пировала, жрала, гадила, цыкая либеральным клыком, все та же меченая Его плетью стая «красных собак» с Шер-ханом и шакалом Табаки, слаженно скаля зубы на славянских Маугли, Багиру, Као, Балу.
Цел лишь фундамент развалин – спекшийся монолит из костей и крови проторусов, надстроенный тем же скорбным материалом из Homo soveticus.
На нем и возводить новое и единое былое, дай то Бог, уже не разделенное на два яростных, бело-красных цвета.
В повествовании романа – несколько параллельно текущих сюжетов, разновременных групп персонажей, имеющих своих легендарных вожаков типа Столыпина, роль которого в XX веке еще не оценена и не осмыслена, как того заслуживает этот великан Духа.
Остается с глубочайшей признательностью назвать имена исследователей истории, мудрецов, философов, ученых, чья неукротимая Мысль и позиция помогали в создании авторской концепции романа: Закарий Ситчина, Ю. Мизун, Р. Заяц, В. Демин, Иосиф Флавий, Алан Ф. Элфорд, Ю.Д. Петухов, Майк Дэш, Лев Гумилев, А. Дугин, В. Залепукин, Тодор Дичев, Шахид Мотаххари, игумен Марк, митрополит Иоанн Санкт-Петербургский и Ладожский, Л.Н. Кей, Зигмунд Фрейд, Владимир Бегун и многие другие.
С Богом, читатель, и прости, если чтиво будет нелегким: оно выломится из категории досугового времяпрепровождения. Его задача – разбудить в нас национальное чувство самосохранения и уяснить непреложность скоротечного земного бытия: каждому воздастся за дела и безделие его.
ГЛАВА 1
Шел к концу второй акт «Сказки о царе Салтане» и приглашенный из Санкт-Петербурга специально к торжествам в Киеве тенор Фигнер истекал сладенькой кантиленой в арии.
Столыпин, сидевший в первом ряду партера рядом с Курловым, прервал на минуту тяжкую сверлящую думу и вернулся в зал. Отметил с мимолетной брезгливостью: врет. Тенор явно не дотягивал до унисона с флейтой и, выпевая грассирующе арию, купаясь в собственных фиоретурах, как воробей в пыли, напрочь не чувствовал образа. Полянская была хороша, как всегда, хоть и беременна. Премьер оторвался от зала, от потной мерцающей позолотой, парчой массы в партере, вновь вернулся к «Протоколам…». Они терзали его мозг вот уже несколько дней. Только что в Свято-Троицкой Сергиевой лавре вышло в свет их второе издание, сметенное в тот же день неведомой командой с прилавков, как и первое, в 1905 году. К вечеру он пригласил к себе Нилуса, журналиста-издателя, и обнадежил субсидией нового, третьего, издания. Уходя, изможденный, серый, будто испепеленный внутренним огнем Нилус опустошенно усмехнулся:
– И третье сметут, ваше высокопревосходительство. Я их видел: стаи курчавых картузников. Карманы, разбухшие от кредиток, и пролетки наготове. Увозят тираж в подвалы, закапывают, сжигают на свалках, топят в заливе.
Премьер давно уже, несколько месяцев, всей кожей ощущал хищно азартную дрожь сановного противоборства Химеры, вросшей в дворцовые лабиринты. Он бил в нее распоряжениями, законопроектами в Думу, докладами царю – она податливо и склизко продавливалась под ударами, захлебываясь газетным, журнальным визгом, воплями возмущения в парламенте, с тем, чтобы тут же обволочь премьерские усилия слизью саботажа. После чего Химера еще больше разбухала, сгущаясь в ядовитый субстрат, отравляя империю все нещаднее.
Тавром впечатанные в память высверкнули строки из «Протоколов…»: «…когда мы ввели в государственный организм яд либерализма и Конституцию, вся его политическая комплекция изменилась: государства заболели смертельной болезнью – разложением крови. Остается ждать конца их агонии». Они сумели отравить вождизмом Гапона, и тот, сгрудив рабочие сонмища под Зимним, подтолкнул царя завалить площадь трупами. После чего Витте набросил на разжиженного монарха шипованную узду Конституции. Чем и был запущен механизм распада и самоедства. Гениально сработано.
«Конституция, парламент есть ничто иное, как школа раздоров, разлада, споров, несогласия. Трибуна не хуже прессы приготовила правительства к бессилию и тем сделала их лишними».
Дума превратилась в индюшатник, где испускают балаболь-ные вопли напыщенные разномастные индюки, тотчас сплачиваясь гузками перед любым законопроектом премьера. Он стал лишним, тонул в этом фарисейском болоте.