— Мое прошлое так же не имеет значения, как и твое, — ее голос был таким же острым.
— Твое имеет гребаное значение, если кто-то охотится за тобой.
— Почему? — Сторми раскинула руки так широко, как только позволяли поврежденные ребра. — Потому что ты начал преследовать меня и решил, что у тебя какое-то хреновое чувство ответственности за меня? Что ж, позволь мне прояснить ситуацию. Я ничего тебе не должна, Торин Байрн. Ни своим телом, ни своим сердцем, ни своей правдой. Если в этой комнате и есть монстр, то это не я, а ты. Не пытайся вывернуть все иначе.
Я остолбенел.
Ее слова разили, как лезвие, вспарывая меня изнутри, обнажая кожу до самых костей.
После такой точной и беспощадной атаки мне нечего было сказать. Ни один аргумент, ни одно оправдание не имело бы смысла.
Все, что оставалось, — это собрать свои окровавленные ошметки с пола и уйти.
ГЛАВА 32
Настоящее
Пока смотрела, как Торин покидает квартиру, меня захлестнула ненависть к себе. Я увидела возможность — и воспользовалась ею. В конце концов, уйти от Торина было лучше для него. Так он и его семья будут в безопасности. Но от этого не стало легче.
Я никогда не забуду тот миг, когда в его глазах вспыхнула неприкрытая боль, прежде чем ее сменила пугающая пустота. Это невыносимо. Я была в двух секундах от того, чтобы упасть перед ним на колени и умолять о прощении. В двух бешеных ударах сердца от того, чтобы броситься ему на шею и признаться, что все это было ложью. Но я удержалась. И никогда прежде не чувствовала себя настолько одновременно гордой и опустошенной.
Раскаяние окутало меня плотным, как застывающий деготь, слоем.
Если я поступила правильно, почему же чувствовала себя такой мерзкой? Как мне теперь жить, зная, что я была так жестока?
Ощутила острую потребность сбежать, пока Торин не вернулся. Не из страха за него, а из-за собственного стыда. Слезы текли по щекам, когда машинально дошла до спальни. Моя сумка уже была собрана. Оставалось только бросить в нее пару мелочей, усадить Блю Белла в переноску — и я могла исчезнуть.
Изо всех сил сдерживала рвущиеся наружу рыдания, зная, что они будут невыносимо отдавать в ребра. Но в конце концов решила, что заслужила эту боль. Позволила себе содрогаться от тяжелых всхлипов.
Я рухнула на пол и завыла от боли — физической и душевной.
Кричала на несправедливость.
Швыряла одежду в приступах ярости.
Сжимала кулаки, колотя по полу, пытаясь побороть отчаяние.
Постепенно моя истерика утихла, превратившись в приглушенные рыдания, а затем и в пустое, безнадежное смирение.
Блю Белл, решив, что теперь безопасно, свернулся у меня на коленях. Я провела рукой по его шерсти, и на мгновение мир за пределами этой комнаты перестал существовать. Его тихое мурлыканье было моим единственным утешением. Казалось, что все в порядке.
А потом входная дверь щелкнула, закрывшись, и по комнате раздались шаги.
Торин вернулся раньше, чем я ожидала.
Зачем?
Я хотела взглянуть на него, чтобы понять, в каком он настроении, но не смогла. Мне было слишком стыдно.
Я затаила дыхание, слушая, как он садится на кровать.
— Мне было шестнадцать, когда меня арестовали за хранение кокаина, — начал он глухим, надломленным голосом. — Это была не моя наркота. Мне разрешили взять семейную машину, и я повез друзей на пляж. Мы выпили пару банок пива, и когда меня остановили, коп почувствовал запах алкоголя и решил обыскать машину. Пакет с наркотой нашли под водительским сиденьем. Меня на месте заковали в наручники и увезли.
Он сделал долгий, ровный вдох. Я вдруг поняла, что сама все это время не дышала, зачарованная его словами.
— Я умолял их признаться. Я знал, что это кто-то из них. Но они даже не смогли посмотреть мне в глаза. Просто стояли и смотрели, как меня уводят, ничего не делая.
В голосе слышилось презрение. Я понимала его. Не могла даже представить, каково это — быть наказанным за то, чего не совершал.
— Мой отец был единственным из братьев Байрн, кто не участвовал в семейных делах. Он считал, что моя единственная ошибка — это неправильный выбор друзей. Он даже не пытался вытащить меня. Решил, что меня нужно проучить. А тюремный срок станет для его младшего, самого безбашенного сына хорошим отрезвляющим уроком. Я провел в том дерьме год. А те, кого называл друзьями, позволили этому случиться. Ради спасения собственной задницы.
Он замолчал. Я чувствовала его эмоции, как собственные.
— Я был еще пацаном, но этот урок усвоил на всю жизнь. Именно поэтому никого не подпускаю к себе. Потому что никому не доверяю. И у меня не было ни единой причины ожидать, что ты доверишься мне.
Этого не должно происходить.
Я должна уйти, а не привязываться еще сильнее.
Но с каждым его словом мое сердце глубже врастало в него, в этот город, в жизнь, которую здесь построила. Оторваться теперь означало бы разорвать саму себя на части. Части, которые уже никогда не срастутся.
Когда только приехала в город, уже жаждала стабильности, дома и друзей, где могла бы обосноваться. Может быть, мне было суждено найти Moху. Может, мы с Торином пересеклись не просто так.
Но что это значило? Должна ли я была решиться и признаться? Я боялась, что он пострадает, не говоря уже о том, что он будет в ярости от того, что мне так много пришлось от него скрывать.
Ты уже не раз сталкивалась со смертью и разбитым сердцем и выжила. Ты переживешь и это.
Это было правдой, но одна мысль поддерживала меня больше, чем любая другая. Если я расскажу ему все, то буду знать, как он отреагирует так или иначе. С бесконечной неопределенностью было бы покончено.
Торин подарил мне шанс на честность, уязвимость и надежду. Шанс получить все, что когда-либо хотела. Неужели я не могла набраться смелости и встретиться с ним на полпути?
Медленно повернувшись, встретила его взгляд. Вид моих измазанных слезами щек смягчил его черты, но он не сдвинулся с места. Он выполнил свою часть сделки. Остальное зависело от меня.
Я встала и нерешительно подошла к тому месту, где он сидел, а затем переползла к нему на колени, облокотившись на него. Торин удерживал меня на месте, его руки сжимали мою спину, а ноздри раздувались, когда пальцы нежно разминали мою кожу, но он не делал никаких других движений. Просто смотрел и ждал.