Торин сглотнул, прежде чем заговорить тоном, таким хрупким, что он разорвал мое сердце на куски.
— В исправительном учреждении работал один охранник. Мне было всего шестнадцать, и он был гораздо крупнее меня. Сначала он помогал — приносил еду или давал больше времени на свежем воздухе. Я думал, что это хороший союзник… Пока он не решил, что пора требовать плату за свои услуги.
Торин поднял на меня взгляд, не скрывая ничего. В нем было все: и ненависть, и ужас. Беспомощность и мучительная боль — и физическая, и душевная. Он показал мне разорванные осколки своей души, все еще покрытые липкими остатками той ночной кошмарной реальности.
Я знала, что Торин был сломлен. Это не было секретом. Но услышать, насколько глубокой была эта рана, оказалось для меня невыносимо.
Ноги подкосились, и я опустилась на скамейку, чтобы не упасть на пол вслед за своим сердцем.
— Думаю, тебе не нужны подробности, чтобы понять суть.
Я кивнула, сдерживая очередную волну подступающей тошноты.
— Ты хотела узнать о моем прошлом с Джолли, — продолжил Тор. — Это происходило около месяца, прежде чем Джолли начал что-то подозревать. Он заметил, как я пытался избегать того охранника. Джолли терпеть не может извращенцев. Однажды он подошел и спросил в лоб, домогается ли до меня этот ублюдок. Я рискнул и сказал правду. Это был последний день, когда я видел своего мучителя. Две недели спустя поползли слухи, что этого человека нашли мертвым на берегу реки.
Тор перевел дыхание.
— Когда я начал работать на семью, первое, что сделал — предложил Джолли работу с зарплатой, гораздо выше той, что он получал до этого. С тех пор он всегда рядом.
Он сделал паузу, и его голос стал ледяным: — Ты хотела узнать мою правду, Сторми Лоусон… или Алина Карпова… или как там тебя зовут? Теперь ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой на этой планете. Принимай или уходи.
Он повернулся, чтобы уйти, и меня охватила паника.
Я не могла его отпустить, не так. Ни в коем случае.
Он пошел на риск всей жизни, рассказав мне о том, что у него было, и подвергнув опасности свою семью ради меня, чтобы я могла набраться смелости и обнажить свой самый большой позор и самое глубокое горе.
— Я уже была беременна, — пролепетала, слова липли к языку и были неприятны. — Я была беременна его ребенком, и я... — раздался всхлип. Потом еще один.
Мне нужно было продолжать и все выплеснуть.
— Я не смогла его защитить, — вымолвила между всхлипываниями, опустошенным болью голосом. — Мой ребенок... Я потеряла своего ребенка...
ГЛАВА 41
Настоящее
Я знал, что этот ублюдок жестокий. Это было достаточно ужасно. Но не до конца осознавал всю глубину того, через что она прошла. Я избегал мыслей о подробностях, потому что это выводило из себя.
Но у Сторми не было такого выбора. Она была вынуждена проживать каждую мучительную минуту.
Я почувствовал себя бессердечным ублюдком.
Я лучше, чем кто-либо, понимал, что значит жить с прошлым, которое преследует тебя.
Чувствовать себя запятнанным по сравнению с теми, кто никогда не сталкивался с настоящим злом. Такая тьма оставляет след, меняет человека. А те, кто испытал это на себе, способны распознавать боль в других.
Боль узнает боль.
В этот момент я понял, что именно травма была той невидимой нитью, что связала меня со Сторми. Мы несли бремя по-разному, но внутри были одинаковыми. Мы знали, каково это — чувствовать себя сломанными.
Я заставил себя отложить свои мысли и дослушать ее историю до конца.
— Дамион не узнал о беременности. Я должна была уйти от него раньше, но не сделала этого — и это моя самая большая ошибка. Когда узнала, что у меня будет ребенок, то поняла: нужно уходить до того, как он что-то заподозрит. Я все спланировала и ждала подходящего момента, понимая, что у меня будет только один шанс. Но… я слишком долго тянула.
Хрупкий голос дрожал. Лишь эхо боли, которую она пережила.
Видеть ее страдания было настоящим адом. Если бы я мог забрать у нее эту боль, сделал бы это без колебаний. Все, чтобы вернуть свет в ее глаза.
— Он решил, что я изменяю ему, — она покачала головой, словно до сих пор не верила в это. — Он избил меня сильнее, чем раньше. Все закончилось больницей. Когда очнулась, мне сказали, что ребенка… больше нет.
Мое сердце сжалось от ужаса.
— Я знала, что если не уйду, следующей буду я. Поэтому, вместо того чтобы ждать, просто встала с кровати и ушла в больничном халате.
— Ты вышла на улицы Москвы в одном халате? Как ты выжила?
Я не мог поверить в услышанное.
Теплая улыбка промелькнула в ее глазах.
— Я дошла только до конца коридора, когда меня остановила медсестра. Она почти не говорила по-английски, но поняла, что со мной произошло, и что я пытаюсь сбежать. Она рискнула и спасла мне жизнь. Одела меня, накормила и посадила на поезд до Петербурга к своим друзьям. Я обязана ей всем.
Она прижала рюкзак к груди, и посмотрела на меня.
— Мне страшно, Торин, — прошептала Сторми. — В прошлый раз, когда я осталась, это стоило мне ребенка. Я не могу позволить этому случиться снова.
Опустился на скамейку и обнял ее. Глубокий вздох вырвался из моей груди, когда она прижалась ко мне. Ее прикосновение уняло бурю лучше любого лекарства.
— Я своими голыми руками вырву ему позвоночник, если он хотя бы попробует прикоснуться к тебе или нашему ребенку.
Это не было преувеличением. Каждое слово говорил всерьез.
— Это не так просто, Тор. Я хочу верить, что здесь я в безопасности, но знаю, насколько он безжалостен и хитер.
Я отстранился и поймал ее взгляд.
— Понимаю. Ты знаешь его лучше, чем меня — не то чтобы я хотел, чтобы ты узнала ту сторону меня, которую прячу. Но ты видела меня на ринге, помнишь? — Дождался, пока она кивнет. — Я знаю, что такое зло. Я знаю, как оно думает, и изучил его слабости. Зло. Не. Прикоснется. К тебе.
Каждое слово звучало с непоколебимой уверенностью. Дамион — такой же человек, как и все мы, смертный мужчина с манией величия, которая в конце концов его и погубит.