Бирн открыл дверь машины, забрал свое оружие и удостоверение личности и направился в паб. Когда он вошел в гостеприимную теплоту знакомого бара, у него появилось ощущение, что в следующий раз, когда он встретится с Мэтью Кларком, все будет плохо.
Очень плохо.
32
Из ее нового мира полной темноты медленно отделялись слои звуков и прикосновений – эхо движущейся воды, ощущение холодного дерева на коже – но первым манило обоняние. Для Тары Линн Грин это всегда было связано с запахом. Запах сладкого базилика, запах дизельного топлива, аромат фруктового пирога, выпекаемого на бабушкиной кухне. Все эти вещи обладали силой перенести ее в другое место и время ее жизни. Коппертон был берегом.
Этот запах тоже был знаком. Гниющее мясо. Гниющая древесина. Где она была?
Тара знала, что они уехали, но понятия не имела, как далеко. Или как долго это было. Она задремала, ее несколько раз просыпали. Она чувствовала себя влажной и холодной. Она слышала шепот ветра сквозь камень. Она была дома, но это было все, что она знала.
По мере того, как ее мысли становились яснее, ее ужас рос. Спущенная шина. Мужчина с цветами. Жгучая боль в затылке. Внезапно над головой загорелся свет. Маловаттная лампочка светилась 166
РИЧАРДМ на та нари
сквозь слой грязи. Теперь она могла видеть, что находится в маленькой комнате. Справа кованая кушетка. Комод. Кресло. Все винтажное, все очень аккуратное, комната почти монашеская, соблюдается строгий порядок. Впереди был какой-то проход, арочный каменный канал, ведущий в темноту. Ее взгляд снова был обращен на кровать. На нем было что-то белое. Платье? Нет. Это было похоже на зимнее пальто. Это было ее пальто.
Тара посмотрела вниз. Теперь на ней было длинное платье. И она была в лодке, маленькой красной лодке по каналу, протекавшему через эту странную комнату. Лодка была ярко окрашена глянцевой эмалевой краской. На ее талии был закреплен нейлоновый ремень безопасности, плотно удерживающий ее на потертом виниловом сиденье. Ее руки были привязаны к поясу.
Она почувствовала, как что-то кислое подступило к ее горлу. Она прочитала в газете статью о женщине, найденной убитой в Манаюнк. Женщина одета в старый костюм. Она знала, в чем дело. Это знание выдавило воздух из ее легких. Звуки: металл о металл. Потом новый звук. Это звучало так. . . птица?
Да, птичка пела. Песня птицы была красивой, богатой и мелодичной. Тара никогда не слышала ничего подобного. Через несколько мгновений она услышала шаги. Кто-то подошел сзади, но Тара не осмелилась попытаться повернуться.
После долгого молчания он заговорил.
«Спойте для меня», — сказал он.
Правильно ли она расслышала? — Я… мне жаль?
«Пой, соловей».
Горло Тары почти пересохло. Она попыталась сглотнуть. Единственный шанс выбраться из этого был с ее смекалкой. «Что ты хочешь, чтобы я спел?» она справилась.
«Песня о луне».
Луна, луна, луна, луна. Что он имеет в виду? О чем он говорит? «Я не думаю, что знаю какие-нибудь песни о луне»,
она сказала.
«Конечно, знаешь. Все знают песни о Луне. «Улетай со мной на Луну», «Бумажная луна», «Как высоко луна», «Голубая луна», «Лунная река». Мне особенно нравится «Лунная река». Ты знаешь это?"
Тара знала эту песню. Все знали эту песню, да? Но тогда это не пришло бы к ней. «Да», сказала она, выигрывая время. "Я знаю это."
беспощадный
167
Он встал перед ней.
Боже мой, подумала она. Она отвела глаза.
«Пой, соловей», — сказал он.
На этот раз это была команда. Она пела «Лунную реку». Ей пришла в голову лирика, если не точная мелодия. Ее театральное образование взяло верх. Она знала, что если остановится или хотя бы замешкается, произойдет что-то ужасное. Он пел вместе с ней, отвязывая лодку, подходя к корме и толкая ее. Он выключил свет.
Теперь Тара двигалась сквозь тьму. Маленькая лодка постукивала и цокала о борта узкого канала. Она напряглась, чтобы увидеть, но ее мир все равно был почти черным. Время от времени она замечала блеск ледяной влаги на блестящих каменных стенах. Стены теперь были ближе. Лодка качнулась. Было так холодно.
Она больше не могла его слышать, но Тара продолжала петь, ее голос отражался от стен и низкого потолка. Это звучало тонко и шатко, но она не могла остановиться.
Впереди свет — тонкий, как консоме, дневной свет, просачивающийся сквозь щели в чем-то, похожем на старые деревянные двери.
Лодка ударилась о двери, и они распахнулись. Она была на открытом воздухе. Похоже, это было сразу после рассвета. Падал мягкий снег. Над ней мертвые ветви деревьев черными пальцами касались перламутрового неба. Она попыталась поднять руки, но не смогла.