— Убрать всех гражданских? — обдумывая слова Шатохина, повторил начальник краевого розыска.
— Да.
— Это фактически свернуть поиск в тайге.
— Да. Оставить сотрудников на близлежащих пристанях, авто- и железнодорожных станциях. Разрешите?
— Действуйте по своему усмотрению, Алексей Михайлович. Желаю удачи, — ответил Пушных.
Связь с крайцентром закончилась. Не медля, Шатохин отдал распоряжение лейтенанту Поплавскому и майору Коротаеву прекратить поиски. Единственное, за что тревожился, как бы столкновение с вооруженными налетчиками не произошло в часы эвакуации групп из дальних урманов.
Фельдшер Иона Парамонович Корзилов, по рассказу участкового, был коренным уртамовцем. За долгую жизнь он всего лишь раз покидал родные края на пять лет, учился в Ленинграде в медицинском институте. Учился отлично, но врачебного диплома так и не получил. Отца укусил энцефалитный клещ, его парализовало, и Иона Парамонович вернулся домой. Не потому, что некому было ухаживать — в семье и братья, и сестры. Вернулся, чтобы вылечить отца. Ему твердили, что медицина бессильна, советовали бросить бесполезную затею. Он, однако, мимо ушей пропускал. Устроился фельдшером, книг медицинских перевернул горы: чтобы в курсе зарубежных новостей по специальности быть, английский не хуже родного выучил, ни одной травинки-корешка целебных тутошних для него не осталось неизвестных. Поставил-таки на ноги отца. Можно было возвращаться в институт, но около четырех лет минуло. Не два остававшихся семестра, а все прежние нужно пройти. Уже семьей обзавелся. Иона Парамонович подумал и, к радости односельчан, решил, что фельдшером тоже можно прожить.
Иона Парамонович в середине дня был дома, в загончике, сидя на детском стульчике, он доил корову.
— Здравствуйте, Иона Парамонович, — сказал Красников приблизившись.
Фельдшер обернулся. Толстоносый, рыжебородый, в выгоревшей кепке-шестиклинке, из-под которой выбивались длинные вьющиеся волосы, в латаном двубортном сером пиджачишке он меньше всего походил на интеллигента, бегло объясняющегося по-английски, отменного лекаря, к которому в затруднительных случаях врачи райбольницы советовали с глазу на глаз пациентам обратиться за помощью, краеведа, знатока истории живописи и иконописи в частности.
— Здравствуйте, — отозвался фельдшер, поднимаясь со стульчика.
— За помощью к вам, Иона Парамонович, — участковый представил Шатохина по имени-отчеству: — Алексей Михайлович.
— Что такое? — фельдшер быстро с головы до ног окинул взглядом Шатохина.
— Нет-нет, не по врачебной части, — Шатохин улыбнулся.
— Ну, пойдемте, — сказал Корзилов.
Он на минуту оставил гостей, склонившись над умывальником, прикрепленному к бревенчатой стенке баньки, вымыл руки.
— Прошу, — фельдшер, проведя Шатохина и Красникова на уютную летнюю веранду, жестом пригласил их сесть на диван. — В избу не приглашаю, Вера Георгиевна у меня расхворалась. Так за какой помощью пожаловали, Сережа? — обратился к Красникову.
— Алексей Михайлович — из краевого уголовного розыска. Майор, — более полно представил Шатохина участковый.
Корзилов наклонил голову непринужденно-почтительно.
— Очень приятно. Чем могу быть полезен? — доброжелательный взгляд Ионы Парамоновича устремился на Шатохина.
— Об ограблении, вам, конечно, известно?
— Безусловно. Но только о самом факте, не больше.
— Сергей говорит, вы о старообрядцах абсолютно все знаете.
— Так уж. Абсолютно все, скажу по секрету, я и о себе не знаю. — Иона Парамонович улыбнулся, достал из шкафчика глиняные кружки, прямо из подойника налил в них молока, подал гостям. — А что конкретно вам нужно?
— В келье около озера один из налетчиков сказал старухе Агафье: «А ну, дщерь Евдокии, Феодосии…»
— То есть, обратился так? — уточнил фельдшер.
— Да. Потом угрозы посыпались…
Иона Парамонович поерошил свою густую короткую бороду.
— Любопытно. Дщерь Евдокии, Феодосии… Знаете суриковскую картину «Боярыня Морозова»?
— Видел. Не раз. Репродукции, правда, — ответил Шатохин.
— Может быть, помните: по правую руку от саней идет молодая женщина. В бордовой зимней одежде, в светлом полушалке на плечах. Это княгиня Урусова, родная сестра Морозовой. Вы о старообрядчестве знаете?
— Так, понаслышке. Кажется, еще в петровские времена церковный раскол получился.
— Даже раньше. При отце Петра царе Алексее Михайловиче, за год до воссоединения России с Украиной раскол произошел, появилось старообрядчество. Богослужебные книги перевели с греческого при крещении языческой Руси, и с тех пор переписывали одну книгу с другой, часто всяк по-своему толкуя отдельные места. Царь вместе с патриархом Никоном решил провести церковную реформу, исправить накопившиеся почти за семь веков неточности по греческим оригиналам. Попутно решил изменить детали обряда: вместо земных поклонов поясные класть; «аллилуя» петь трижды вместо двух раз; креститься щепотью, как греки. Царь, конечно, реформой прежде всего хотел накрепко подчинить себе церковь, укрепить личную власть. Вот тут-то смута и началась…