– Сядь, Поль, - сказал Мишель, и тот послушно сел, положив длинные руки на колени. - Поль был задуман иначе. Он должен был сам расти. Все было сделано так, чтоб он сам рос. Конечно, быстрее, чем растут люди, и с помощью профессора. Он за четыре года стал такой, каким человек смог бы стать лишь в семнадцать-восемнадцать лет. Гормональный режим проверялся только на нем. Поль получился слишком эмоциональным, очень возбудимым. Поль, как ты себя чувствуешь после вчерашнего?
Поль криво улыбнулся, показав неровные желтоватые зубы.
– Скажи, Поль… Он не любит говорить. Его надо заставлять… Ну, скажи.
– Я хорошо выспался, - тихим скрипучим голосом сказал Поль. - Но у меня болит спина.
– Она всегда у него болит. Наверное, слишком слабый позвоночник… Посиди около нас, Поль.
– Я хочу к Пьеру, - проскрипел Поль.
– Не надо к Пьеру, сиди тут… Пьер на него почему-то влияет. Мы не можем еще понять почему.
– Я люблю Пьера, - криво улыбнувшись, скрипнул Поль.
– Это чепуха, - авторитетно заявил Мишель. - Любить можно человека, а Пьера - нельзя.
– Можно, - настаивал Поль. - Пьер хороший. А больше мне некого любить. Профессора я боюсь. А ты бессердечный.
– У меня искусственное сердце, - пояснил Мишель. - Так надежней. И легкие тоже. Профессор Лоран и Сент-Ив не хотели рисковать, они берегли мой мозг… Но это не значит, что я бессердечный, - сказал он Полю. - Чувства - это совсем другое.
– Ты даже не понимаешь, что значит любить. У тебя только мозг и есть, - сказал Поль. - А Пьер хороший, и он меня любит. Больше никто меня не любит.
– Вы слышите, профессор, как много он говорит? - Мишель с интересом смотрел на Поля. - Он развивается и усложняется.
– Я слышу. - Профессор Лоран снова подошел к ним. - А ну-ка, объясни мне, что такое любовь.
Поль растерянно зашевелился.
– Объяснить? Я не могу этого объяснить. Пьер лучше всех, вот и все! И он меня любит.
– А я? Разве я тебя не люблю? - спросил профессор.
– Вы? Нет! - Лицо Поля странно дергалось. - Вы хотите меня переделывать, я знаю. И Пьера тоже. А мы не хотим. Мы хотим оставаться такими, как есть. Иначе мы можем забыть друг друга.
– Что-о? - спросил пораженный профессор Лоран. - Черт возьми, Дюкло, слыхали вы что-нибудь подобное?
– Но это же нормальные человеческие эмоции, - робко сказал Альбер. - Если у Поля не только мозг, как у Мишеля…
Профессор провел рукой по лбу и отвернулся.
– Да, конечно… нормальные человеческие эмоции, - пробормотал он. - Нормальные эмоции… нет, просто мы слишком мало обращаем внимания на его мозг!
– Можно усилить и несколько изменить питание мозга, - вмешался Мишель.
– Это еще не поздно. Поль продолжает расти. Я записываю все данные.
– Почему ты мне ничего не сказал об этом?
– Вы считали, что Поль - неудачная модель, что его нужно переделать. Я с вами согласен. Но, может быть, стоит попробовать другую комбинацию питания. Он стал интересней. Но зато и опасней.
Поль быстро посмотрел на Мишеля и на профессора. Альбер готов был поклясться, что в мутноватых, невыразительных его глазах сверкнула ярость. Но он опустил глаза и снова улыбнулся своей жалкой, кривой улыбкой.
– Я всегда был лучше, - заскрипел он. - Я всегда любил Пьера. Вы просто не видели.
Профессор Лоран смотрел на него со смесью острого интереса и печали.
– Всегда? - переспросил он. - Даже тогда, когда вы с Франсуа хотели уничтожить Пьера? Ты помнишь это?
Расплывчатое лицо Поля задергалось, пятна на нем проступили заметней.
– Это был не Пьер, - с трудом сказал он. - Только мозг.
– Вот мозг ты ему и повредил. Поэтому он такой.
– Он хороший! - с вызовом сказал Поль. - Просто у вас не хватило на него материалов. Он в этом не виноват.
Он гримасничал, размахивал своими нескладными длинными руками. Альберу показалось, что Поль похож на развинченного, плохо воспитанного подростка. Профессор потрогал пульс Поля, завернул ему веки.
– Мишель, измерь ему кровяное давление, - приказал он.
Мишель достал аппарат, Поль покорно закатал рукав синей бумажной блузы, обнажая вялую пятнистую руку с четко проступающими, словно припухшими суставами.
– Верхняя граница - двести десять, нижняя - сто двадцать, - сообщил Мишель.
– Видишь, тебе вредно волноваться, - мягко сказал профессор. - Иди отоспись. Возьми Т-24, проглоти. - Он протянул Полю таблетку.
– Я просто полежу: я выспался, - упрямо возразил Поль.
Он побрел своей развинченной походкой в уголок за ширму. Пьер тут же поднялся и пошел вслед за ним; они уселись, обнявшись, и Поль принялся шептать что-то на ухо Пьеру. Профессор озабоченно поглядел на них.
– Да-а, вот так штука! - сказал о» и опять пошел к Франсуа.
– Поль все-таки неудачен, - сказал Мишель. - Дело даже не в повышенной возбудимости. Он просто слишком слаб и нежизнеспособен. У него непрочный скелет, он не выдерживает быстрого роста, Поль все чаще жалуется на боли, у него немеют руки и ноги. Потом - видели, что у него с лицом? Оно совсем перекосилось. Я делаю ему электромассаж, это плохо помогает. Он может умереть, ведь он совсем как человек, у него все свое: и руки, и ноги.
– А разве у вас?.. - удивился Альбер.
Мишель вытянул свою белую, аристократической формы руку с продолговатыми выпуклыми ногтями, безукоризненно отделанными.
– Нет, конечно. Это, в сущности, протезы. Управляются биотоками. Ощущаю все при помощи специальных преобразователей - датчиков. У меня тонкая чувствительность и, во всяком случае, более точная, чем у Поля: у него вечно какие-то нелепые разлады, то боли, то онемение, то он жалуется на жар или холод. Я все воспринимаю точно. И движения у меня точные. Конечно, Поль - первая модель такого рода, дальнейшие, может быть, окажутся гораздо лучше. Но я убежден, что моя модель лучше в принципе. И не только для демонстрации. Зачем заново создавать человека, если он так несовершенен? Надо исправлять природу.
– Ты стал бахвалом, Мишель, - сказал профессор Лоран, усмехаясь. Он встал и потянулся. - Ну, Дюкло, как вам нравится Мишель?
У Альбера выступили слезы на глазах:
– Профессор, это чудо! Мне все кажется, что я во сне!
– Мне тоже иногда кажется, что это какой-то бред, - сказал профессор. - Хотя пора бы уже привыкнуть… Вы есть хотите?
Альбер смущенно улыбнулся. Профессор достал коричнево-красную таблетку, положил ее в рот.
– Тогда пойдите вниз. Я привык к таблеткам, а вас не хочу приучать, да и запас у меня небольшой.
Внизу было тихо. Альбер заглянул в столовую, на кухню - Роже нигде не было.
– Эй, Роже! - громко крикнул Альбер.
Послышались тихие торопливые шаги.
– Чего ты орешь? - полушепотом спросил Роже, появляясь откуда-то из глубины коридора.
Альбер с изумлением уставился на него. Роже был чисто выбрит, его щеки и подбородок отливали синевой, и весь он был какой-то чистенький, отглаженный, торжественный.
– Тише, Луиза спит! - сказал он.
Альбер зажал рот рукой, чтоб не расхохотаться во все горло. Роже просто неподражаем! Достаточно ему увидеть женщину…
– Ты просто с ума сошел, приятель! - сказал Альбер, отдышавшись. - Луиза, подумать только!
– Это ты с ума сошел! - азартно зашипел Роже, оттесняя его к кухне. - Не могу я называть эту милую девочку «мадам». Это не в моих правилах, ты знаешь… Не думай - ничего такого, я ведь не болван, понимаю, что ей не до того. Но вы тут все помешались на каких-то чудовищах, а о бедной девочке никто не думает, даже муж… этот самый твой гений! Лопать хочешь? Садись, и ты увидишь, на что способен Роже Леруа для друга!
Он навалил Альберу полную тарелку дымящейся, аппетитно пахнущей снеди, по-южному острой и жгучей. Альбер, зажмурив глаза от удовольствия, поглощал это блюдо со сказочной быстротой. Роже благосклонно улыбался, глядя на него.
– А вот это, - он слегка приподнял крышку на маленькой голубой кастрюльке, - это для Луизы. Куриный бульон и котлетки. Ей надо подкрепляться. - Он налил Альберу кофе. - Пей! Я вас тут буду кормить на славу. Мы шли в Вальпараисо, и среди океана у нас заболел кок… Я тебе скажу: команда на этом не проиграла, потому что на борту был Роже Леруа! Капитан предлагал мне двойной оклад…