Тревогу я начал испытывать только на девятом этаже, когда вышел из лифта. Дверь за мной сразу закрылась, перестав дребезжать. Стало слышно, как в одной из квартир работает телевизор, а издалека, с места некоего другого прегрешения, совершенного в жарком летнем мире внизу, донесся звук полицейской сирены.
В коридоре, где я стоял и куда выходили двери квартир, горел свет. Поперек тянулись коридоры с окнами в торцах, и всё это имело форму буквы «Н». Стараясь не шуметь, я двинулся дальше и нашел нужный номер. Около двери имелся звонок, а под ним, на карточке, вставленной в маленькое пластиковое окошко, было синими чернилами написано «ХОУП». Увидев надпись, я невесело кивнул, и сердце учащенно забилось. Я поднял руку, поднес палец к кнопке звонка и замер, трепеща от волнения. Потом попятился, поспешно свернул за угол и, выглянув в окно, увидел унылый пригород: высокие окна викторианской школы, готические шпили над крышами, а внизу — желтеющую траву и детей, катающихся на скейтбордах, удивительно тихо.
Мне хотелось увидеть Артура и убедиться, что он жив и здоров. Хотелось дотронуться до него, придать ему сил, вновь осознать, насколько он привлекателен и как сильно любит меня. Под звуки телерепортажа о скачках, доносившиеся из ближайшей квартиры, я стоял как вкопанный. Не хотелось даже думать о том, как ответить на вопрос Артуровой матери — или брата, торговца наркотиками, — кто я такой. И что сказать, если после той драки он так и не вернулся домой, окончательно исчезнув из их жизни, как теперь из моей. Быть может, стоит отказаться от всех этих напрасных попыток. Быть может, лучше просто посмотреть издалека, как Артур в компании друзей идет по лужайке к дому, увидеть, что он цел и невредим, да и улизнуть.
Жутко неприятно быть жертвой обстоятельств. Машинально придерживаясь первоначального плана, я вновь подкрался к двери Хоупов. Звонок прозвучал резко и громко. Я помассировал лицо, придав ему дружелюбное, внушающее доверие выражение, и сделал шаг назад.
Ах, какое облегчение: секунда за секундой тянулось время… и — тишина. Потом — панический страх: открылась дверь квартиры ближе к лифту, и вышел мужчина в комбинезоне, даже не взглянувший в мою сторону. Вероятно, в другой квартире — трудно было определить — раздался скрип, потом голос молодой женщины: «Нет, среда», — и с шумом захлопнулась дверь. Я круто повернулся, но, зайдя так далеко, рассудил, что разумнее позвонить еще раз — для пущей уверенности. Вдруг будет нарушен дневной сон безработного мистера Хоупа, и он спросонья откроет дверь.
Через минуту я уже сжигал свой адреналин, вприпрыжку спускаясь по бетонным ступенькам лестницы, мрачной, как длинный лестничный марш у заднего выхода из кинотеатра. Пахло мочой, стены были покрыты надписями, оставленными второпях. В начале каждого пролета были нацарапаны буквы «НФ» с дополнениями: «Смерть ниггерам» или «Долой арабов». Я с тоской подумал о не знакомых мне Хоупах, вынужденных жить в этом мирке, сдерживая гнев, умеряя презрение и обиду.
Лучше всего было бы увидеться с Артуром где-нибудь на нейтральной территории — в баре, в клубе или под открытым небом, где я с удовольствием оказался вновь. После столь страшного случая идти к нему домой было небезопасно, и я обрадовался, что это сошло мне с рук. Наверно, мне хотелось помочь — дать другу денег или утешить его горюющую мать: я всегда надеялся — даже твердо рассчитывал — с ним повидаться, но всё труднее было отделаться от тягостной мысли, что он уже мертв.
Оставалось лишь с интересом ждать встречи со скинхедами на невзрачной дорожке между зданиями. Как-то раз я провел выходные со скинхедом, которого снял в танцевальном зале в Камден-Тауне[137]. Он назвался Ухарем, хотя ухарство этому некрасивому пылкому мальчишке не было свойственно. Я предпочел считать это эвфемизмом, заменяющим одно из более крепких словечек, то и дело непроизвольно срывавшихся у него с языка. Общение со скинхедами требовало мужества и изворотливости, пробуждавшихся во мне всякий раз, как я видел их компанию на улице или на площади торгового центра, где они привлекали всеобщее внимание, стремясь вызывать неприязнь. Несмотря на свой облик, примитивный до идиотизма — тяжелые башмаки, жопа да круглая голова, — они обладали кое-чем (если не всем) из того, чего многим недоставало.