Я не спеша подошел и бросил взгляд на здоровяка, которого заприметил еще раньше. Он стоял, прислонясь к стене и скрестив ноги, возле одной из мусорных ниш и смотрел прямо на меня.
— Часы есть, — сказал он безразличным тоном, и это было мало похоже на вопрос.
Резко замедлив шаг, я взглянул на свои старые золотые часы.
— Четверть пятого, — сказал я.
— Дай посмотреть, — сказал он, схватив меня за руку и странно, понимающе улыбнувшись. На тыльной стороне ладони у него была татуировка в виде свастики, причем скверная, похожая на рисунок шариковой ручкой.
Напротив, на другой стороне прохода, стоял один из его приятелей, парень с поразительно быстро, как у безумца, бегающими глазками.
— Давай часы! — нетерпеливо, с необычайной горячностью сказал он, то и дело, правда, отводя взгляд. Однако привлекательный парень резко отпустил мою руку. Я судорожно хохотнул, решив, что сделался хозяином положения, и двинулся было вперед, мимо здоровяка, который отошел от стены, чтобы преградить мне дорогу. Его приятель сказал: — Куда это ты? Нам нужны твои часы.
— Нет уж, обойдетесь, — раздраженно сказал я.
И тут третий юнец, которого я сперва не заметил в узкой нише справа, проворно взобрался на один из контейнеров высотой в шесть футов, уселся среди черных мешков с мусором, как на трон, и принялся колотить пятками по стенке контейнера.
— Пидор долбаный! — сказал он с несколько нарочитой злостью.
Я, и сам разозлившись, хотел просто уйти — но, едва сделав шаг, услышал:
— Гм… прошу прощения… тебя никто не отпускал.
— Сразу видно, пидор долбаный, — сказал парень, восседавший на контейнере.
Всё та же вечная проблема: что сказать, какими словами дать резкий отпор? Остроумно — однако не чересчур остроумно — поставить их на место. Я устало вздохнул и, преисполнившись решимости, сказал:
— По правде говоря, я против слова «пидор».
— Неужто по правде? — отозвался главарь и вновь улыбнулся так, словно видел меня насквозь, знал, чего мне хочется.
— Ладно, извините, — сказал я в сердцах, занервничав, и услышал, что мой голос звучит в ушах так, точно ребята воспроизводят его для меня на магнитофоне. Я чувствовал, что нельзя ни ломать комедию, ни понижать голос, но им он, наверно, казался пародийным, сдавленным из-за интеллигентности и богатства.
Нервный тощий парень вытянул необычайно жалкую цыплячью шею с подвижным кадыком и сказал:
— Ага! Чего это он задумал? Чего ему тут надо?
Он смерил меня взглядом, словно прикидывая, куда нанести удар.
Зная, что отвечать не стоит, внутренне я бурно протестовал против «самосуда». В то же время внушала страх уверенность, что мне крышка. Они уже решили мою судьбу и теперь унижали меня, чтобы собраться с духом.
— Собственно говоря, я приехал к другу. — Утратив всякую надежду, я озирался вокруг и тем самым выдавал огромное желание удрать.
— Долбаный любитель в жопу ебаться, — сказал скинхед, сидевший на контейнере, и сплюнул на землю, прямо мне под ноги.
Главарь окинул своих ребят ироническим взглядом и сказал:
— Вам не кажется, что его дружок — один из наших цветных младших братьев?
Второй парень покачал головой и нанес несколько ударов кулаками по воздуху, прямо у меня перед носом.
— Ага! Долбаный любитель ебаться с ниггерами, — сказал он, возбужденно хохотнув, после чего лицо его вновь словно окаменело. С его безволосой головой и худым лицом произвести впечатление можно было, лишь корча не менее выразительные физиономии, чем актеры в старых немых фильмах. Всю свою злобу он сконцентрировал в насупленных бровях, чуть приоткрыв при этом упругие губы.
Мой толстый дознаватель положил украшенную свастикой руку мне на плечо и посмотрел по сторонам, желая убедиться, что мы одни — казалось, он собирается дать мне совет. На дорожке не было ни души. По-прежнему слышались громкие крики детей, беспечно игравших неподалеку. Потом он мельком взглянул на своего приятеля, сидевшего наверху; этот взгляд смахивал на заранее оговоренный сигнал, хотя едва ли был таковым. Парень порылся в контейнере, вытащил оттуда бутылку — коричневого стекла, из-под кипрского хереса, находка для какого-нибудь пенсионера — и бросил ее здоровяку. А тот, еще крепче сжав мне плечо, еще шире улыбнувшись, с размаху ударил бутылкой о стену и отбил донышко.
Я попытался вырваться, чтобы удрать по дорожке обратно, и одновременно неумело замахнулся своей спортивной сумкой, намереваясь ударить здоровяка. Но тут подбежал его тощий приятель, схватил меня за шиворот и втолкнул в одну из ниш помойки, замкнутое пространство, где нас не было видно. Я отмахнулся правой рукой, угодив ему локтем в живот. Задыхаясь, он выпалил: «Сука», — и, пока главарь держал меня с другой стороны, двинул мне в поясницу коленом. Я повалился вперед, но противник дернул за воротник, едва не сорвав с меня пиджак и прижав мои руки в рукавах к спине. Я был совершенно беспомощен и беззащитен.