Э-э-эй! Люди! Кто-нибудь! Помогите! Э-э-эй!
И снова. Ужасно далеко, на одиноком осколке покинутой реальности.
-
Слава богу! Парень! Слышь, помоги! Еле живой я! Переборщил малость. Занесло меня! Спаси, будь человеком! Сделай что-нибудь!
В конце концов кричавший даже закашлялся от напряжения.
-
Лаврик, - улыбнулся Глеб и легким движением безо всякого сожаления отпустил уже ставшего почти неуловимым Уэллса. – Все. Теперь все. Шиляев, домой.
Он не слышал, как вздрогнула, а потом и вовсе упала Анюта, как разразился забористой бранью, подцепленной в подворотнях, тихоня-Стеша, как застонала, почуяв неладное, и кляня на чем свет стоит свою неосмотрительность, Марьяна, а Гений Осипович опять в сердцах плюнул на идеально чистый ковер, хотя на самом деле вряд ли кто-нибудь из них действительно понял, что произошло. Долговязый мужик в джинсовой куртке издал радостный, боевой клич и пропал, будто смытая дворником капля на стекле автомобиля. Секундой позже он, тяжело дыша, держась за сердце и хватая ртом воздух, вывалился из раздела с названием "Фантастика" и, через силу улыбаясь, помахал рукой стоявшей напротив девчонке в клетчатой фланелевой рубашке нараспашку.
-
На, наконец-то! – просияв, воскликнула та. – Что-то ты, Лаврик, долго!
Книги в его хозяйстве стояли ровно и правильно. И только одна полка внизу оказалась пустой.
-
Непорядок! – отдышавшись, нахмурился мужик и стал аккуратно заставлять ее, любовно отряхивая корешки книг.
А Глеб был уже совсем близко от того самого места, с которого все началось. В тот момент он едва ли соображал, что делает. Им всецело овладело одно только чувство – выбраться наружу, показать всем, кто он такой. Вот долгожданный сквер, где так хорошо сидеть, пить с ребятами пиво, глазеть на девчонок и строить воображаемые козни преподу по ненавистной стилистике. Вот переулок, вот задний двор сверкающего чистотой и дороговизной бизнес-центра. Вот темно-зеленый, бесшумный форд. Вот собственной персоной господин мэр. Глеб почувствовал нестерпимый зуд поделиться со зрителями вечерних новостей драгоценной информацией, проливающей истинный свет на происходящие события, касающиеся реки, воды и связанных с ними хитроумных юридических казусов. Он понял, что это желание на многие годы станет его сущностью, его первой, второй и последней натурой. Искать, разоблачать, докапываться, доказывать. Он знал наверняка, что здесь он точно всем утрет нос.
В книге все оказалось на зависть реально описано. Протяни руку, и ты там. Сердце Глеба подпрыгнуло до небес, да так там и осталось. Снаружи. Остальное было делом техники. Дрожа от возбуждения, он затаил дыхание, закрыл глаза, с силой рванулся вперед, и крича от напряжения, с изнанки раздвинул страшно тяжелые, неподатливые шторы параллельного измерения. Парню удалось протиснуться в невероятно узкую щель, прежде чем то, что осталось за его спиной, сотряс удар, и мощная волна обдала его своим трепещущим, вибрирующим дыханием. И в тот же миг он, теряя равновесие, и едва не потеряв сознание, явственно ощутил, что теперь навсегда свободен.
19.
Мэр с минуту постоял возле темно-зеленого форда, глотая воздух. Шкаф едва заметным поворотом квадратной челюсти указал Глебу на обшарпанную дверь, мол, валяй, теперь можно. Тот, улыбаясь, решительно помотал головой и почему-то похлопал себя по пустому карману куртки. Ему померещилось, что-то должно было лежать там. Или нет? С чего он взял?
-
Ну уж нет, спасибочки, - хохотнул Глеб, встряхнув челкой, которая лезла в глаза, и поглядел на свои драные джинсы. - Какой из меня библиотекарь!
Он скорчил серьезную мину и нарочито четким движением отдал честь отъезжающей машине. Через десять минут этот шут гороховый уже стоял внизу, в фойе "четверки" – самого продвинутого в городе местного телевизионного канала. Глубоко вздохнув, во все легкие втянул в себя спертый офисный воздух и набрал на телефонном аппарате номер шефа новостей. Он знал, что действовать сейчас нужно решительно и нагло.