— У тебя найдётся дело и поважнее. Ты знаешь гуннов и их язык лучше, чем кто-либо из нас. Одни из них попадут в плен, а другие будут ранены. Я хочу, чтобы ты допросил их о состоянии армии Аттилы. Если он сейчас заново группирует свои силы, то, по всей видимости, готовится к битве на крестьянских землях за Сеной, где его конница сможет маневрировать. Однако он соберёт войска в пустоши, которую сам недавно сжёг. Мне нужно выяснить, долго ли ему удастся кормить свою армию.
— А мы поможем ему сократить количество голодных ртов, — хвастливо заявил я.
Аэций повернулся.
— Нет, Ионас из Константинополя. Для тебя у меня тоже есть особое задание. Ходят упорные слухи, будто эта война началась отчасти потому, что Гейзерих и его вандалы согласились помочь Аттиле напасть на Рим. Пока никаких достоверных сведений об этом военном походе нет, но если вандалы всё же выступят, все наши усилия пойдут прахом. Нам необходима помощь Маркиана. Ты должен вернуться морским путём к себе на родину и отвезти туда моё кольцо с печаткой. Постарайся убедить восточного императора ударить по Аттиле с тыла.
— И это вынудит гуннов отступить? — спросил я.
Аэций улыбнулся.
— Ты стал разбираться в стратегии, молодой человек.
Я поклонился.
— Но не в сердечных делах, генерал.
Он удивлённо поднял брови.
— Вы оказываете мне великую честь подобным доверием, — продолжил я. — И ваше поручение в самом деле важно. Но мне понадобится немало недель, чтобы добраться до Константинополя даже на быстром коне и судне. Допустим, я сумею его уговорить, но у моего императора всё равно уйдёт не один месяц на снаряжение его армий и поход на Хунугури. Или на сражение с Гейзерихом. Сомневаюсь, что он управится за этот сезон. Лучше будет, мой господин, обратиться к нему с такой просьбой зимой, когда Запад и Восток смогут выработать совместный план. А наша битва с Аттилой уже предрешена задолго до этого военного совета. Пожалуйста, не лишайте меня возможности участвовать в сражении, о котором, как я подозреваю, и тысячу лет спустя будут слагать песни.
— Но ты успел пролить немало крови, Алабанда.
— Её хватит на всю оставшуюся жизнь. Больше, чем кто-либо сидящий здесь, я знаю Аттилу и понимаю, что он собой представляет. Я наблюдал, как по его приказу на кресте распяли моего друга, ни в чём не повинного человека. Он разлучил меня с любимой женщиной, унизил и изгнал моё посольство и отправил сюда своего воина, чтобы убить меня и Зерко. Позвольте мне остаться в строю и сразиться с ним.
Мои слова вызвали одобрение собравшихся. Вожди племён хорошо понимали, что значит личная обида.
— Я восхищаюсь твоим мужеством, — неторопливо произнёс Аэций, — и слишком хорошо знаю, как ты умён. А потому не в силах поверить, будто ты желаешь служить простым солдатом. Нет, ты что-то задумал.
Я попытался разъяснить.
— Аттила до сих пор держит в плену мою любимую женщину, генерал. Я намерен убить его, отыскать её, освободить и попросить прощения за то, что бросил её.
Послышался смех и ободряющие возгласы.
— Ты сражаешься ради любви, а не только из-за ненависти? — уточнил Аэций.
— Я сражаюсь ради простой и мирной жизни. Вот что движет мной.
Теодорих на мгновение привстал с места.
— Как и все мы! — басовито прогремел он — Пусть этот малый поскачет с нами и отомстит за его женщину. А я отомщу за мою дочь! Пусть он поскачет со мной!
— За наших женщин! — воскликнули полководцы.
Аэций поднял руки, давая знак успокоиться.
— Нет, Теодорих. Думаю, ему лучше будет сражаться в легионах, — с улыбкой сказал он. — Ионас борется за себя, но что-то подсказывает мне, что Алабанда был послан к нам по другим причинам, и мы ещё не знаем, каким полезным для всех он может стать.
За сто миль к востоку от Аурелии огромный состав гуннских повозок сделал остановку на два дня. Илана не знала, что это значило. Солнце было близко к своему летнему зениту, а над жаркими полями висела дымка от пыли, поднятой бессчётными тысячами лошадей и угнанного скота. Она тянулась над всей обширной Каталаунской[71] равниной в Галлии.
Илана никогда не думала, что мир столь велик, и ощутила его бескрайние просторы, лишь когда её повезли в загоне, точно дикого зверя. Теперь она гадала, не добрались ли гунны до конца обитаемых земель. Город Августобона, который его не столь давние обитатели называли Труа, как сказал ей возница, находился на юге. А Дурокаталауни, который франки именовали Шалоном, — на севере. Или, вернее, там эти города находились прежде. Сейчас места их существования обозначали лишь клубы дыма.
71