Однако каждую зиму варвары возвращались на свои луга, точно отхлынувшая волна. Константинополь по-прежнему стоял, и Аттила воздержался от дальнейших атак после обещания большей дани, поэтому можно было надеяться на восстановление разрушенных городов, если исчезнет постоянная угроза войны. Почему бы и нет? Гунны не оставили и камня на камне в близлежащих провинциях, разграбив всё подчистую, но их собственные потери были столь же велики, как и у римлян. И наше посольство могло бы положить конец безумию войны.
Мне велели приехать на виллу за городскими стенами, где собрались остальные члены посольства. Римляне спали в доме, а гунны под открытым небом, словно скот. На первых порах я не понимал, что это было — преднамеренное оскорбление или неловкий просчёт, но встретивший меня Рустиций пояснил, что гунны терпеть не могут находиться в четырёх стенах: «Они считают, что уют портит воинов, и потому разбили лагерь у реки, но не мылись и не купались в ней, опасаясь воды».
Так я впервые столкнулся с их странными суевериями.
Отправившись на поиски новых спутников, я обошёл виллу, всматриваясь вдаль, но увидел не гуннов, а лишь дым от их костра. Меня удивило это немалое расстояние, разделявшее нас.
— Странное начало партнёрства, — заметил я.
— Скоро мы будем спать вместе с ними на земле, — отозвался Рустиций.
Я предположил, что они нарочно спрятались от нас. Прежде мне казалось, что на меня обратят внимание в городе: как-никак я ехал по Константинополю в новых доспехах, но о нашем посольстве никто официально не объявлял. Очевидно, мы отправлялись в Хунугури с тайной миссией. Хризафий был непопулярен из-за выплат дани Аттиле и, несомненно, не желал привлекать внимание к дальнейшим переговорам. Лучше подождать до тех пор, пока мы не сможем во всеуслышание заявить об успехе.
Итак, я отворил дверь виллы и познакомился там с нашим послом Максимином, представителем императора. Он проверял списки высланных нам припасов, повернув голову к солнцу и ярким птицам, летавшим среди кустов роз. Это был один из тех благословенных природой людей, при появлении которых обычно встают, пусть даже они не обладают особыми талантами.
Густые седые волосы и борода, проницательные чёрные глаза, высокие скулы и греческий нос делали его похожим на мраморную статую, внезапно пробудившуюся к жизни. Величественная красота сочеталась в нём с осторожностью, предусмотрительностью и неторопливой значительностью дипломата, а его голос был глубоким и звучным. Когда он находился за тысячу миль от Константинополя, один его облик мог свидетельствовать о могуществе Восточной Римской империи, и он это знал. Однажды он сказал мне, что хороший дипломат должен быть и хорошим актёром. Однако Максимин считался не только способным, но и в равной мере благородным и образованным человеком. Он легко устанавливал контакты. Меня он приветствовал в изысканно вежливом стиле, но без намёков на дружелюбие и теплоту.
— А, да, Ионас Алабанда. Итак, вы будете нашим новым летописцем.
— Во всяком случае, секретарём. — Я скромно поклонился. — Я не претендую на роль Ливия или Фукидида[24].
Отец учил меня не витать в облаках.
— Разумная скромность. Хорошая история — это не одни суждения, но и факты, а вы слишком молоды для суждений. Впрочем, успех миссии часто связан с тем, как излагают случившееся. Надеюсь, вы будете честны и справедливы.
— Я предан вам и императору, посол. И моя судьба зависит от нашего успеха.
Максимин улыбнулся.
— Достойный ответ. Быть может, у вас есть способности к дипломатии. Посмотрим. Нам и правда предстоит сложная задача, и нужно по мере возможности поддерживать друг друга. Сейчас опасные времена.
— Надеюсь, что не слишком опасные, — попытался пошутить я.
— Вы прожили жизнь за стенами Константинополя, а теперь узнаете, каков внешний мир. Вы увидите многое, способное вас потрясти. Гунны смелы, ловки, жестоки и непредсказуемы. Они хитры, как лисы, и дики, словно волки. Вам, наверное, известно, что знамения последних лет были неблагоприятны.
24