А теперь они вернулись и привезли с собой римлян, настоящих римлян. Не предателей вроде Констанция, служившего секретарём Аттилы, или стратега Энегия, считавшего себя цивилизованным, поскольку он сумел нанять инженера, выстроившего ему каменную баню, или военачальника Онегеза, также посланного на юг с Эдеко[41]. Нет, это были римляне — послы самого восточного императора, и они словно олицетворяли цивилизацию, веру и порядок.
— Ну пожалуйста, Суекка, можно нам пойти посмотреть? — взмолилась Гуэрнна, германская пленница с длинными белокурыми косами и неугомонным нравом. Любая работа, пусть даже самая лёгкая, претила её ленивой натуре.
— Я хочу взглянуть на их одежды и лошадей.
— Да что вы все такого сделали, чтобы заслужить право бить баклуши и болтать без умолку? — огрызнулась Суекка. Она частенько ворчала, но при этом отнюдь не была слишком строгой хозяйкой. — Вам хватит недоделанной вышивки до конца года. Я уж не говорю, что вы не рубите дрова и не приносите воду.
— В таком случае шитьё может и подождать! — рассудительно заметила Гуэрнна. — Вы только поглядите на Илану: она так печальна и тиха, когда делает стежки. Наверняка небольшое развлечение способно её пробудить! Вы тоже пойдите и посмотрите вместе с нами, Суекка. Может быть, Эдеко привёз подарки!
— Ничего особенного в ваших римлянах нет. Не больше чем в отаре овец, — ответила Суекка. Но всё же смягчилась. — Ладно, ступайте, поглядите на них, если вам так хочется. А я полюбуюсь на моего неотёсанного муженька, если вспомню, как он выглядит. Но не забывайте, что вы из дома Эдеко, и не пищите, точно несмышлёные цыплята. Не роняйте достоинства, присущего этому месту!
Служанки выбежали из дома, Илана была среди них. Как только она покинула деревянные владения Эдеко, туман в её сознании рассеялся. Вместе со служанками встречать римское посольство собралась целая толпа гуннов. Всем хотелось увидеть римлян, особенно после того, как у великого Аттилы уже перебывали с визитами короли, принцы, генералы и прорицатели. Когда-нибудь, безмолвно молилась Илана, здесь появится много римлян и её плену настанет конец.
Она почти сразу узнала Эдеко: он ехал во главе процессии с высоко поднятыми знамёнами из конского волоса. Гунн улыбнулся, увидев свою жену, и эта чуть заметная улыбка подчеркнула трещины на его исполосованном шрамами лице. Следовавший за ним Онегез казался не таким смуглым, однако он так легко держался в седле и ехал с таким удовольствием, что казался большим гунном, чем сами гунны. Последним проскакал прямой и гордый Скилла. Можно было подумать, что, просто посетив империю, он приобрёл новый статус. Когда Скилла устремил на Илану ликующий взгляд, она уловила в нём жажду обладания и смущённо покраснела. В отличие от многих гуннов Скилла не был уродлив, и она не сомневалась в искренности его чувств. Но молодой гунн никак не мог понять, что для неё он остался варваром, виновным в разрушении её родного города, гибели жениха, Тасио, и крахе всех надежд и мечтаний. «Всё это в прошлом, — уговаривал её Скилла. — Теперь ты станешь моей и узнаешь, что такое истинное счастье».
Процессию замыкали римляне. Когда Илана увидела их, у неё немного поднялось настроение. Мужчина, ехавший первым, был облачен в церемониальную старинную тогу. Она догадалась, что это и есть главный посол, возможно министр или сенатор. Остальные римляне, похоже, не занимали важных должностей, но она с жадным интересом рассматривала их и вспоминала о доме. Двое были в придворных одеяниях помощников или переводчиков. А третий, невысокий мужчина, чувствовал себя в толпе гуннов не слишком уверенно и как будто опасался, что его узнают. Она решила, что у первого из переводчиков, прямо сидящего в седле, приятное и дружелюбное лицо. Он глядел не на гуннов, а куда-то вдаль, словно не желая никого обижать. Второй переводчик был красив, совсем молод — примерно её ровесник — и одет чуть лучше своего спутника. Он с невинным любопытством уставился на собравшуюся толпу. Как такому юноше могло достаться место в имперском посольстве?
41
В сочинении «Двор Аттилы за Дунаем и его отношения с Восточной Римской империей» (1856) Амедей Тьерри пишет, что каменную баню приказал построить именно Онегез, который, «будучи родом грек, пришедши к гуннам ещё в молодых летах, принёс туда с собой любовь к баням в римском вкусе» (История Средних веков. СПб., 1999. С. 161).