Хонки закрыл глаза и пытался проникнуться всем, что говорила Мина, но, как бы ему не было тревожно, жутко за неё, разумеется, оказаться на месте другого и испытать в точности то же самое невозможно. Поэтому парень лишь стискивал зубы и сжимал кулаки, не трогая больше соленых капель, катящихся из-под ресниц.
- Вот видишь… мне кажется, что это всё так серьёзно и важно, а тебе, наверное, всегда будет казаться, что я преувеличиваю и понизившиеся рейтинги продаж альбомов куда более трагичная штука.
- Нет, не будет и не кажется! – Хонки пнул стену. – Нет ничего важнее жизни. Тем более жизни близкого и любимого человека. Да, я ничтожество, если когда-то считал иначе. Но вряд ли я сделал бы это осознанно. Скорее, я не задумывался над такими вещами.
- А теперь задумался?
- Я думаю о многом с нашей последней ночи… веришь ли, нет, но так и есть. Я тысячу раз проклинал то себя, то тебя, не понимая, что произошло и почему ты не хочешь отвечать мне. Как последняя мразь, я не допер сразу же о том, что с тобой может быть, и винил за выкидоны с не подниманием трубки.
- Даже если бы я не оставила телефон дома, я бы всё равно тебе не подняла. – честно призналась Мина.
- Ты имеешь на это право. Ты даже имеешь право в любой момент оборвать разговор сейчас. Я не достоин ни одной секунды твоих нервов и грусти. Если тебе всё ещё неприятно слышать меня…
- Я тоже люблю тебя. – оборвала она не разговор, а лишь его фразу. Хонки остался с открытым ртом, не решаясь радоваться или горевать, ведь если завтра случится худшее, то будет в миллионы раз более острая драма. Любовь, которая была рядом всю жизнь, и которой он мог наслаждаться ежедневно, год за годом, была упущена и, найденная, потеряна в тот же миг.
- Возможно ли это? – потер лоб молодой человек, вновь садясь за стол. – Ты святая, Мина, не меньше.
- А что ещё остаётся в моем положении? – засмеялась она. – Если не любить сейчас, то когда? Это ты всегда временем разбрасывался, не имея подобного моему опыта. Тебе есть когда любить…
- Мина, послушай внимательно и поверь моим словам: что бы ни случилось, каков бы ни был итог завтрашнего дня, твоё время – это моё время, каждый твой час – это мой час. Если я люблю, то только тебя. Моя любовь – вся в тебе. Без тебя её нет. Я всегда чувствовал это, что без тебя внутри меня пусто. Ты моя жизнь и любовь, Мина. Навсегда.
Они замолчали, не решаясь нарушить сладость взаимных признаний и той великой силы, которая поднялась от них ввысь. Через дыхание, малейшие шорохи, передаваемые динамиками телефонов, пара чувствовала друг друга, ощущала присутствие и вздохами словно касались кончики его и её пальцев. Мина улыбнулась и заговорила вновь:
- Это забавно, что мы говорим по телефонам моих мамы и папы. Как-то символична эта принадлежность сотовых двум супругам. – она вовсе не намекала на брак и какую-нибудь свадьбу, это было понятно в настоящей ситуации. Девушка просто говорила всё, что думала, в коем-то веке не собираясь скрывать внутри себя ничего. Для этого теперь не оставалось гарантированного будущего.
- А что? Почему бы и нет, - несмотря на осознанное, не сдаваясь, начал Хонки рисовать радужную картину. – Мы вполне неплохие были бы мама и папа, быть может. Хотя нет, папа из меня, скорее всего, не очень-то, а вот из тебя была бы прекрасная мама… - он услышал, как заплакала по ту сторону возлюбленная. – Что? Прости, я что-то не то сказал? Черт меня дернул за язык, Мина, пожалуйста, не плачь, я больше не скажу ничего такого… ну что ты?
- Я… знаешь, я первую-то операцию могла не делать. Мне сказали, что в принципе я достаточно проживу со своим пороком сердца, с некоторыми ограничениями, но всё-таки. Одним из ограничений была невозможность иметь детей. Сердце бы не выдержало нагрузки беременности, был очень высокий риск, а мне так хотелось их когда-нибудь иметь, - Мина разразилась ещё большими рыданиями, которые утыкала в подушку или куда-то ещё. Они были глухими, но такими надрывными, что у Хонки явственно болело всё, его ломало и крутило от того, что он не там, не рядом, не прижмет к груди Мину и не успокоит. – А теперь… если бы не эндокардит, который я пережила, я была бы абсолютно здорова, но вместо этого всё ещё хуже! Даже если всё благополучно пройдет, детей мне по-прежнему не видать. Я могу рожать только с риском для жизни. Хонки, ведь я не нужна тебе такая, со всем этим! У тебя толпы здоровых поклонниц, с каждой ты создать можешь полноценную семью… Боже, ну для чего ты опять возник? Как же мне дурно от всего этого… ведь ничего до конца хорошо со мной не будет…
- Мина! – грозящим тоном угомонил её молодой человек, заставив забыть о сомнениях. – А какое «хорошо» может быть без тебя? Только там где ты моё счастье. Только то, что ты можешь дать – хорошо для меня. Ничего другого не надо. Хочешь детей? Так их усыновить можно. В нашем мире всё решаемо…
- Не будем об этом, пожалуйста, не будем! – попросила девушка, совладав с собой кое-как. – Не хочу говорить даже о следующем часе, не то что о чем-то далеком и неизведанном.
- Я тоже. Давай говорить о «сейчас».
- Или о «тогда». – с оживлением откликнулась на предложение Мина. – «Тогда» мы, наоборот, очень любили говорить о будущем и мечтать. Как это всё наивно! Мечтания, планы… разве можно предвидеть что-либо?
- Тем и хороши годы юности. Мы не думаем о том, возможно это или нет, не думаем, может ли что-то произойти.
- Я бы хотела вернуться туда… хотя бы ненадолго. Когда я думаю о тех наших днях, то почему-то, вспоминая и вспоминая, не могу вспомнить ни одного пасмурного дня, ни одной ссоры. Память играет со мной шутку и выдаёт всё в розовом цвете, идеализирует жизнь двух подростков.
- Не поверишь, но я тоже живу в ощущении, что тогда постоянно светило солнце, и мы без конца улыбались и смеялись. Ты думаешь, это обман памяти и так не было в реальности?
- Не знаю, Хонки. Но прошлое похоже на сказку.
- У сказок всегда счастливый конец, ты знаешь об этом? – передавал заряд положительной энергии и запас жизненных сил своими фразами парень, надеясь, что Мина всё-таки избавится от поселившейся в ней безнадежности.
- Одно то, что есть конец – уже разрушает ощущение счастья. – философски перечеркнула она его мед дегтем.