Мужчина, еле слышно постучав, заглянул в спальню дочери, как будто откликнувшись на размышления гостя.
- Хочешь чего-нибудь?
- Нет, спасибо. – присел Хонки, покачав головой.
- Хотя бы чай или кофе? – предложил ещё раз хозяин, но у него самого не было морального запаса, чтобы настаивать на чем-либо, поэтому на второй отказ он удалился.
Примерно в двенадцать позвонил Хичоль. Не прозвучало и трех фраз, как более опытный и старший уловил нечто ненормальное в голосе второго.
- Ты… нашел свою Мину вчера? – издалека закинул удочку он.
- Я… да, нашел. – Хонки почувствовал сдавливающий горло спазм. «Не потерять бы теперь…».
- И как?
- Давай в другой раз поговорим, ладно? – попросил парень. – Не хочу сейчас. Не могу. Не способен.
- Понял. Выпить хочешь? – судя по депрессивному настроению, надо было поманить обычным безотказным средством. Хичоль выводил из любых состояний подобным образом кого угодно.
- Не хочу. Не сегодня. – коротко и быстро изумил Хонки приятеля. Отказывается напиться? Это что-то… - Позже созвонимся, ладно?
Положив трубку, молодой человек отключил звук, оставив лишь вибрацию, и лег в очередной раз пластом. Мина… в самом деле, сможет ли он без неё теперь вообще? Его жизнь, его будущее, его судьба – с ней, только с ней, лишь с ней. А иначе как? Как по-другому? Да, по-другому только пить и останется. Без неё… слезы потекли из-под ресниц Хонки. Нет, без неё ничего не будет, это невозможно! Мина должна быть, и мертвая хватка его любви устремилась через улицы, районы и пространства к её душе. Она её закуёт в кандалы и оставит у себя за пазухой. И с Миной всё будет хорошо. Любопытно, а как выглядят души? Что они такое? Хонки старался, как мог, сжечь хоть чем-нибудь время, перепрыгнуть мост из него и услышать уже, наконец, что всё прошло гладко, что Мина в безопасности. Но часы издевались и шли очень медленно. Минутная стрелка в его глазах двигалась как часовая. Несмотря на свет дня за окном ему казалось, что сумеречно и темно. Его света не было – его свет спал под наркозом, под хирургическим ножом, под искусственной вентиляцией легких и с искусственным кровообращением, опущенной до двадцати семи – двадцати шести градусов температурой тела, с подключенными датчиками, Мина, лежащая недвижимо на ровном столе. К его счастью, он не мог всего этого видеть и знать, иначе, скорее всего, ему стало бы ещё хуже.
Четыре часа дня минуло, а из клиники так и не звонили. Хонки начало лихорадить. Стоит ли попросить господина Чона позвонить туда самому? Он знал, что мужчина и сам беспокоится, но держит себя в руках. И ему следует себя держать. Согласившись на чай, молодой человек всё-таки вышел на кухню и теперь они вдвоем сидели молча, разделяемые столом, и боялись узнавать сколько теперь точно времени. Нужно было ждать, ждать и ждать. Наконец, к пяти часам, телефон отца Мины разбудил звонок. Быстрее поднимая его со стола и глядя на экран, мужчина едва не выронил вещь из рук, прошептав «жена!». Именно мать девушки должна была позвонить и сказать, чем закончилась работа хирургов. Хонки замер, смотря на то, как господин Чон отвечает своей супруге, и лелея надежду, что всё обошлось благополучно.
Примечание к части * Манила - столица Филиппин, курорт, где огромное количество развлекательных мест и мест для отдыха
В больнице
Первые мгновения лицо господина Чона совершенно не менялось, и Хонки не мог угадать, что тот услышал. Но потом складки на лбу того дрогнули, губы будто обмякли и во всем его виде отразилось спокойствие. Ещё не разбирая произносимых мужчиной слов, Хонки догадался, что Мина жива.
- … хорошо, да, я ещё позвоню тебе попозже. – закончил разговор господин Чон и поднял взгляд на певца.
- Всё в порядке, да? – несмело прошептал он.
- Операция прошла нормально. – мужчина выдохнул и тут же повалился руками на стол, кладя на них лицо и качая головой. – Господи, спасибо, спасибо! Боже, как же это всё трудно каждый раз переживать, Господи…
Хонки замер, давая выговориться и отойти отцу Мины от нервного напряжения. Ему самому захотелось подняться и бегать с нечленораздельными криками, но он впал в ступор, продолжая осознавать, что с его любимой всё хорошо и самые худшие опасения, к счастью, не подтвердились. Всё вокруг стало как-то солнечнее и прозрачнее, будто до этого заволоченное мутной дымкой. Даже звуки появились, хотя вроде бы их не было до последней минуты.
- Господин Чон, - решился, наконец, побеспокоить его Хонки. Мужчина поднял лицо. – А когда её можно будет увидеть? Я хотел бы навестить Мину…
- Не так быстро. – он серьёзнее взглянул на парня. – Это только первый этап, сынок, подожди. Сейчас её переведут в реанимацию, там посмотрят день, как идут дела, и решат, переводить ли в палату. А там будет видно.
- Хорошо, тогда… могу я через вас узнавать, как всё обстоит? – ему кивнули и, взяв номер мобильного отца Мины, Хонки, вежливо попрощавшись, покинул эту квартиру, в которой не только когда-то пережил самые великолепные часы любви, но и в которой теперь познал муки горести и ад непредсказуемого ожидания. Эти стены становились для него роднее, чем собственный дом, настолько пропитались важными вехами его жизни. Но и те и другие ему хотелось оставить в прошлом, чтобы начать всё заново, по новой, с нуля, с чистого листа, на котором не будет мазни и ошибок. С первой же, заглавной буквы, теперь стоило всё выводить с особым старанием и тщательностью.
Молодой человек отправился в общежитие, но не прямиком. Не ловя такси, он зашагал пешком по ближайшим, наизусть известным улицам и переулкам. Осень шуршала у него под ногами, шелестя ободряющим хрустом рассыпающихся иногда на мелкие части листьев. Ещё вчера они все были одинаковые, как рисунок на старом пестром ковре, где затерлись различия между узорами и границы рисунков. Сегодня же ржавость смылась свежестью, это были яркие и своеобразные краски: багряные, желтые, оранжевые, красные, канареечные, малиновые. Каждый газон укрылся под собственным неповторимым холстом с рыжим натюрмортом. Хонки вдыхал сыроватый городской воздух, и внутри него ложилось слабое умиротворение. Мина где-то просто спит и поправляется. Самое тревожное миновало их, пусть теперь всё будет хорошо, а он подождет. Столько, сколько надо будет, лишь бы дождаться.
Войдя в родные пенаты общаги, Хонки ещё снимал ботинки, наступая на пятки, когда его вышел встретить Джонхун, держащий в руке сэндвич и покусывающий его.
- Явился - не запылился. – пробормотал он, уминая хлеб с листом салата и ветчиной за обе щеки. – Я уж думал, тебя черти утащили. Где был-то?
Парень отставил обувь к стенке и, перешагнув чужую, подошел к лидеру, выпрямившись.
- Да так… надо было.
- А глаза чего красные? – заметил друг.
- Не выспался. – отвел их Хонки, потерев для верности веки.