— Тогда я был всего лишь гвардейским капитаном. А сейчас я — командир Стражи. Выше меня только король и Бог… Мне нужно, чтобы через месяц в порту стало спокойно. У тебя будет неделя, максимум две на подготовку команд. И я не полезу в твои дела, если ты дашь мне результат… Таможня должна работать, в порту должен быть порядок. Контрабандисты должны запомнить, что если поднимут руку на власти — им эту руку отрубят вместе с головой… Ну и ты спасешь жизнь своему другу. Это все, что я могу пообещать.
— И сдержите слово, даже если из столицы потребуют наши головы?
— Если такое случится, а вы будете невиновны, я дам вам сутки и открою ворота Юдалы. Это — обещаю.
Наемник долго молчал, разглядывая свои сжатые кулаки, потом хрипло уточнил:
— Я могу набрать кого пожелаю под свою ответственность? Королевская штурмовая рота, с оружием из арсенала? Пять процентов с найденной контрабанды при продаже на официальных торгах и столоваться за счет городской казны?
— Любая дополнительная амуниция и премии — выплачиваешь из заработанного. Под жилье отдам казармы у соляного пирса.
— И Додо будет служить в отряде вместе с его помощниками?
— Мне даром это зеленое отродье не нужно, — поморщился Крафти, поглаживая чуть свернутый на левую сторону нос. — Если бы гоблины не побежали при Шуцце, мы бы удержали фланги. И мне не пришлось бы потом штопать разбитое лицо…
— Никто не станет служить вечно, ваша милость. Какой срок? Месяц, три?
— Минимум год. Но за этот год я не желаю даже слышать, что у офицеров таможни возникли какие-либо проблемы с досмотром.
Билдер поднял глаза:
— Или я могу встать и уйти. И не возвращаться в Юдалу никогда.
— Совершенно верно. Запрос на твой патент я пошлю только завтра утром. Сегодня — казнь фальшивомонетчика, запрос — завтра. И петля уже тебе, если захочешь все же вернуться. Джунгли большие. Ну и кроме нашего королевства полно мест, где можно продать меч купцам или местной власти.
— Я должен подумать, барон. Я должен подумать.
Крафти поднялся, не глядя высыпал мелочь из кармана и зло воткнул вилку в столешницу:
— Думай, Билдер. Поможешь мне — я помогу тебе и прикрою, если где-то по мелкому вляпаетесь. Но если мы не договорились, то мне останется лишь пригласить пару полков и устроить тут светопреставление… Могу дать слово, что я это сделаю.
— Это да. Слово вы держите. Всегда… Когда я могу дать ответ?
— Завтра в девять я буду в ратуше. Найдешь меня там. Или сегодня вечером в крепости Стражи, я никуда не собираюсь…
Чуть наклонившись вперед, барон закончил разговор:
— И не пытайся устроить глупости. Горбуна тебе не отбить, я об этом позабочусь. Никакие твои штучки не помогут. Но зато можешь спасти ему жизнь, приняв мое предложение. Ты ведь тоже своих не бросаешь, не так ли?
Сутулый незванный гость давно ушел, а Билдер все так и сидел, обхватив руками голову. Потому что барон был прав. Наемник действительно не бросал своих. Даже если за их спасение приходилось платить непомерную цену.
Глава 2
Шум шагов в тюремном коридоре застал Додо врасплох. Рано было еще появляться страже, ох — рано. Лишь на завтрашнее утро была назначена казнь. И звон кандалов в столь поздний час не сулил ничего хорошего.
— Собирайтесь жабы, на выход! — гулко разнесся по сырой камере голос охранника.
— Кому именно? — донеслось из вонючей переполненной камеры, куда затолкали почти полсотню будущих каторжан, осужденных за преступления против короны. Неделю назад у любимой супруги городского судьи срезали на рынке кошелек, он взгрел городскую стражу, та сгребла всех, кто не успел попрятаться по щелям и скопом отправила на судилище. Воры, карманники, лихие люди и больше половины разномастных бывших крестьян, трудившихся на подхвате у родственников за кров и стол. Не слушая попыток оправдаться, каждому влепили по десять лет каторжных работ, попутно закрыв потребности казны на дешевую рабочую силу.
— Шайка Додо. Сюда, живо! — поздним вечером охрана была совершенно не в духе. Вместо того, чтобы пить пиво в караулке, приходится тянуться перед начальством и сбивать ноги на истертых каменных лестницах. Походи в куче железа туда-обратно в тюремные подвалы, и не так еще настроение испортится.
Выстроив в коридоре четверых заключенных, стражники быстро нацепили на бедолаг тяжелые кандалы, закрыли камеру и погнали всех вперед, к широкой винтовой лестнице. Двое гоблинов и двое молодых парней понуро семенили, с тоской разглядывая серые известняковые стены, щурясь на редкие пятна чадивших факелов в держателях. Через пятнадцать минут вся процессия выбралась во внутренний двор, где посередине над помостом из грубых досок возвышалась перекладина с петлей. Последнее, что видят осужденные за особо тяжкие преступления. Скороговоркой пробормочет молитву тюремный монах, после чего палач нажмет рычаг и пляши последний танец.