Если сказать, что пробираться по московским улицам было сложно, значит, просто соврать. Пройти было невозможно, всюду сновали озабоченные полупьяные солдаты, стремившиеся в последние дни перед отступлением захватить как можно больше трофеев. Их не останавливало ничто, ни простой грабёж, ни насилие, ни даже убийство.
Многие посматривали на Анастасию, видя в ней потенциальную жертву, но всех останавливало присутствие рядом с ней двух основательно экипированных офицеров.
Впрочем, вооружённые и пьяные мародёры были не главным препятствием на нашем пути. Гораздо хуже было пробираться через завалы, обходить стороной горящие дома, которые готовы были обрушиться в каждую минуту.
Порой жар от огня становился совсем нестерпимым, и нам приходилось искать окольные пути.
При нормальном стечении обстоятельств путь до дома Настиной тётушки занимал не более получаса, сегодня же нам потребовалось гораздо больше времени, чтобы добраться до места.
Было странно видеть оазис процветания и благополучия при всеобщем хаосе и разрухе. На улице, где не осталось ни одного целого дома, в глубине парка возвышался великолепный особняк. Кованые решётки отделяли его от всего остального мира и, казалось, что время повернуло вспять: не было грабежей, не было великого пожара, Наполеон не отправился с походом на Россию, а я со своим другом оказались в гостях у хороших знакомых.
Настя открыла неприметную калитку, и мы очутились в тени величественных деревьев, окаймлявших подъездную дорожку к особняку. Нас встретил слуга, одетый в ливрею, и сказал, что барыня уже ждёт.
Странно, мы никого не предупреждали о своём приходе. Настя решила навестить свою тётушку совершенно спонтанно.
Вскоре мы поднимались по мраморным ступенькам крыльца. При входе нас приветствовала сама госпожа Головчина.
— Настенька, как я рада видеть тебя. Давненько ты ко мне не захаживала.
Представь меня своим спутникам.
Настя, смутившись, подтолкнула Шарля вперёд и едва слышно произнесла:
— Знакомьтесь, тётушка, это мой муж Шарль де Вильмон, а то его друг маркиз Поль де Турмон.
— Что же, нечто подобное я и ожидала услышать.
Двери распахнулись, и мы очутились в великолепном вестибюле, украшенном античными статуями.
— Пройдёмте в гостиную, вскоре подадут обед. Поль уделите мне несколько минут, и прошу пройти со мной в кабинет. Пусть молодые поворкуют. Ведь им осталось быть вместе не более двух дней.
Я удивлённо посмотрел на госпожу Головчину и хотел задать вопрос, но она не дала такой возможности.
— Степан, голубчик, принеси нам наливочки, — обратилась она к одному из слуг, стоявших у дверей кабинета. Тот моментально скрылся и через пару минут вернулся с запотевшим графином.
— И так, Поль, у меня для вас есть сюрприз, — начала свою речь Настина тётушка, — вам, наверное, показалось странным, что мой дом уцелел в таком аду. В этом нет ничего необычного, Настенька, должно быть, говорила, что в юности я подолгу жила в Париже. Так вот, там я и приобрела достаточно влиятельных друзей, не забывших меня и в эти трудные времена. В своё время я была знакома и с вашим императором, которому когда-то оказала неоценимую услугу, и теперь вот пожинаю плоды своей благотворительности в относительной тишине и спокойствии. Что это я всё о себе да о себе? Я ведь уже упомянула о том, что вас ждёт сюрприз. Не буду томить. Я пока пойду, побеседую с молодыми, а вы поговорите со своей знакомой, с которой вы встретились всего лишь раз накануне отъезда из Парижа.
Госпожа Головчина покинула комнату, а я остался пребывать в недоумении, о какой же знакомой шла речь?
Дверь распахнулась и в кабинет вошла женщина, которую я где-то видел в той, прошлой жизни, но когда и где это было, не мог вспомнить.
— Месье, де Турмон, позвольте напомнить о нашем знакомстве, — произнесла женщина на прекрасном французском. — Мы с вами встречались почти год назад в Париже, когда вы посетили в обществе мадам де Обинь мой салон.
Да, да, это я и никто другой. Вы видите перед собой именно ту мадам Ленорман, с которой беседовали в том далёком и таком недосягаемом теперь Париже.
Мне стало плохо, не хватало воздуха, на глаза набежали слёзы. Я всё вспомнил, и салон мадам Ленорман, и её пророчество, а самое главное, мне почудилось, что я вновь увидел свою Женевъеву, почувствовал запах её волос, ощутил прикосновение рук, услышал её голос. Боже, как же давно это было.