— Ну вот и все, — в заключение произнес он.
Говорить «до свидания» в таких обстоятельствах показалось ему неуместным, и он молча направился к выходу.
— Но почему вы?..
Шарли произнесла эти слова слабым, прерывающимся голосом. Она даже не закончила вопрос, но Тома все понял.
Он обернулся и пристально взглянул ей в глаза. Но увидел перед собой не ту испуганную, обессиленную неравной борьбой женщину, которая была перед ним сейчас, а другую — ту, которая нацелила на него пистолет в клинике «Надежда». Тогда она тоже была испуганной, но вместе с тем полной решимости. Она умоляющим голосом просила дать ей уйти, одновременно угрожая пистолетом и прижимая к себе ребенка…
Вопреки ожиданию, именно этот образ запомнился ему лучше всего. Ни взорвавшийся дом, ни огненный хаос, ни безумный взгляд убийцы, готового броситься на него, — но только эта женщина. Тот миг, когда он увидел ее перед собой в полутемном холле клиники, изменил всю его жизнь. Может быть, даже в каком-то смысле изменил его видение мира. Тома не был в этом уверен, но…
Поэтому он просто ответил:
— Потому что все это чистая правда.
92
Шарли подошла к двери палаты — дрожащая, неуверенная, измученная ужасными предчувствиями и сильной болью: как ей объяснили, от удара взрывной волны Джорди рухнул прямо на нее, и теперь у нее страшно болела ушибленная спина и три треснувших ребра.
Перед дверью стоял полицейский — судя по всему, не последний, с которым ей предстояло столкнуться в ближайшее время. Однако Шарли была счастлива от сознания того, что Давид под надежной охраной. Вдову все еще не нашли. И никого из общества астрософии, скорее всего, тоже. Никто из них, конечно, не рискнет объявиться здесь, но все же…
Полицейский шагнул в сторону, пропуская ее в палату.
Войдя, Шарли сделала над собой усилие, пытаясь не смотреть на трубки и провода, опутавшие Давида со всех сторон, и полностью сосредоточиться на его лице.
Он спал глубоким сном. Слишком глубоким… Доктор Лабрусс объяснил ей:
— Пока еще рано говорить о коме. У него, как вы знаете, множество ушибов, к тому же сильный шок. Такой долгий сон — естественная реакция. Но все же он слишком долго не просыпается… — Врач замолчал. Затем, вероятно чтобы смягчить впечатление от этих слов, добавил: — Но вот что хорошо и даже удивительно: согласно обследованиям, его мозг в полном порядке. Конечно, центры памяти по-прежнему гипертрофированы, но повышенное кровяное давление исчезло. Опухоли нет. Даже если речь идет о коме, то не опухоль тому причиной.
Шарли поняла: нечто вырвалось из головы Давида наружу. Она помнила, что сказал ей Массиак в тот роковой день, когда она привела к нему Давида на осмотр: «Сильное потрясение может пробудить в нем нечто…» Так и произошло — после «той самой» сцены, вызвавшей у него шок, Давид увидел во сне (или в каком-то трансе) выигрышные лотерейные номера. И с тех пор нечто пыталось освободиться, вырваться наружу. Так продолжалось вплоть до того дня, страшные воспоминания о котором Шарли хотела бы навсегда стереть из своей памяти.
Она села на краешек кровати, склонилась над Давидом и потрогала ему лоб. Горячий и влажный. Но на его лице больше не было того напряженного, измученного выражения, как все последние дни, даже месяцы. Круги под глазами почти полностью исчезли. На губах была заметна слабая улыбка. Сейчас Давид находился в каком-то другом, спокойном и безопасном мире, очень далеко от того ада, через который ему пришлось пройти. И от Сержа… и от всех своих детских невзгод. Шарли осторожно взяла его руку, поднесла ее к губам и стала целовать по очереди каждый пальчик — так она делала, убаюкивая его, когда он был совсем маленький.
— Давид, все позади, — тихо говорила она. — Все. Ты победил. Нам с тобой больше ничто не угрожает. Нет больше ни Сержа, ни остальных. И той страшной черной дамы тоже нет. Больше никого. Только ты и я. И свобода…
Ты слышишь, радость моя?.. Я знаю, ты меня слышишь. Помнишь, я тебе обещала, что мы поедем в Бразилию, когда будем свободны? Так вот, теперь мы свободны. По-настоящему свободны. И все это благодаря тебе, дорогой. Тебе не нужно больше спать. Тебе больше нечего бояться — даже самого себя, Давид! Даже самого себя. Потому что ты полностью здоров. Врачи сказали мне, что эта сила, которая бушевала у тебя внутри, оставила тебя. И больше никогда не вернется. Тебе нечего бояться. Совсем нечего.
Ну, если хочешь, можешь поспать еще немножко. Ты ведь так устал… Только не слишком долго, хорошо? Нам с тобой нужно еще столько всего успеть…