В заключение на основе того, что было уже нами сказано об отношении между наукой и этикой и тем самым об отношении между биомедицинскими науками и биоэтикой, мы можем утверждать, что биоэтическое оправдание затрагивает не только прикладные аспекты исследования, но и само исследование, и его методы, так что в конечном счете по отношению к биомедицинскому исследованию биоэтика выступает как дополняющее его видение.
Если теперь мы взглянем на медицину сточки зрения организации медицинской помощи, значимость этического фактора возрастет еще больше, и интеграция между научным знанием и этическими нормами поведения станет еще более очевидной. Исследования, проведенные в последние годы в области медицинской антропологии [68], выявили радикальную недостаточность одностороннего научного мышления при подходе к самим таким понятиям, как болезнь, здоровье, профилактика и т. п. Во всей сфере медицинской помощи «личностный» фактор, психологический и духовный, является определяющим при оценке не только состояния больного, но и деятельности сотрудника медицинского учреждения.
Что касается организации медицинской помощи, то теперь хорошо известно, что она предполагает медицинское образование, сотрудничество граждан и исходит из концепции справедливости в качестве руководящего критерия для властей при выделении средств и создании структур и услуг в медицинской сфере. Хозяйственная и здравоохранительная этики пересекаются в социальном плане, когда дело касается такого исключительно важного вопроса, как расходование общественных средств в развитых демократических странах [69].
Если признание необходимости этических требований по отношению к наукам о жизни является почти всеобщим, то формулирование этических норм и теоретические обоснования этических суждений отличаются столь большим разнообразием, что, по мнению такого мыслителя, как У. Скарпелли (Scarpelli), в биоэтике следовало бы установить только формальные правила, основанные на принципе терпимости любой этики, и, коль скоро возникнет в этом потребность, добавить к ним принцип «отсутствия нанесения значительного ущерба» другому [70].
И в самом деле, тому, кто наблюдает за развитием биоэтики, нетрудно прийти к выводу, что перед нами множество критериев, которые с трудом можно примирить между собой. Это относится и к исходным антропологическим данным, и к теории обоснования этического суждения.
Плюрализм и разнообразие подходов при обосновании биоэтики особенно свойственны англоязычной литературе. В течение длительного времени там преобладал принципиалистский подход, основанный на применении принципов благодеяния (а не злодеяния) и справедливости. Однако за последние годы эта установка подверглась энергичной критике, исходящей от разных сторон. Таким образом, постепенно сложились другие подходы: возникли этика добродетелей, казуистическая этика, нарративная этика, объяснительная или герменевтическая биоэтика и, наконец, этика ухода за больным и феминистская биоэтика [71].
Поэтому в последние годы, заменив собою анализ отдельных проблем, «относящихся» к биоэтике, центральное место заняла дискуссия «о» биоэтике с целью выяснения того, каковы те ценности и принципы, на коих должно основываться этическое суждение и утверждаться оправдывающее различение «дозволенного» и «недозволенного» [72].
Следует добавить, что для серьезного обсуждения недостаточно одной лишь выработки концептуальных парадигм, подходящих для решения в крайних случаях тех или иных вопросов и основанных на своего рода прагматической договоренности, которая может меняться в зависимости от обстоятельств.
Поэтому нужно стремиться к подлинному оправданию и тем самым к раскрытию главного аргумента, с позиции которого определенный нравственный акт должен рассматриваться как правильный или неправильный, дозволенный или недозволенный, допускаемый или запрещенный.
Под термином «метаэтика» мы понимаем именно такой вид оправдания, который опирается на рациональное обоснование ценностей, принципов и норм в биоэтической сфере. На основе же метаэтики создается метабиоэтика.
«Метабиоэтика не может ограничиваться произвольным предложением норм определенного образа действий или разработкой концептуальной системы, функционирующей в соответствии с практическими нуждами. Она должна давать вполне определенные указания и ориентации и пытаться обосновывать аксиологически–установочный выбор, предлагаемый медицинским работникам, ученым и также просто человеку (tout–court), когда речь заходит об их отношении к актам вмешательства в физическую жизнь» [73].
68
L.Delgado, Antropologia medica, Milano, 1991; Jaspers, Der Arzt…; J. Vedrinne, Ethique et professions de santé, «Médecine et hygiène», 1984, 11, c. 1171–1173; M. Vidal, Etica de la actividad cientifico–técnica, «Moralia», 1983, 4, c. 419–443; L.Villa, Medicina oggi. Aspetti di or dine scientifico, filosofìco, etico–sociale, Padova, 1980; E. D. Pellegrino — D. C. Thomasma, For the patient's good…
71
В связи с этим укажем: М. A. Grodin (ed.), Meta medical ethics: The philosophical foundation of bioethics, Dodrecht, 1995; K. D. Clouser, B. Gert, A Critique of Principialism, (Journal of Medicine and Philosophy», 1990 (15), с 219 — 236; E. Pellegrino — D. Thomasma, Virtues in medical practice, Oxford University Press, New York, 1993; A. Jonsen, Casuistry as methodology and clinical ethics, «Theoretical medicine», 1991 (12), с 259 — 307; A. Carse, The voice of care: Implications for bio ethical education, «Journal of medicine and philosophy», 1991 (16), c. 5 28; S. Sherwin, No longer patient: Feminist ethics in health care, Temple University Press, Philadelphia, 1992.
72
Gracia, Fundamentos de bioètìca, с. 315 — 388; L. Palazzani — E. Sgreccia, Il dibattito attuale sulla fondazione etica in bioetica. «Medicina e morale», 1992, 5, c. 847 — 870.