Вывод из всего того, что мы сказали, можно свести к следующим словам Габриэля Марселя: «То, что присуще моему телу, не существует само по себе и не может существовать само по себе» [145]. Не будет ошибкой сказать, что «я — это мое тело», если только не вкладывать в эти слова исчерпывающего смысла, утверждая, что мы являемся только телом. Вполне правомочно заявить также, что «у меня есть тело», если только не считать тело просто объектом.
Жак Маритен по праву утверждал: «Каждая часть человеческого тела есть часть человека и существует как таковая в силу нематериального существования человеческой души. Наше тело, наши руки, наши глаза существуют в силу существования нашей души» [146].
Феноменологическое определение телесной природы внесло существенный вклад в ее окончательное и полное понимание, однако, по нашему мнению, оно уязвимо для разного рода критики, если не поддерживается и не дополняется онтологическим видением телесной природы. Существование может быть правильно понято только изнутри сущности, а сущность человека складывается в субстанциональном единстве духовной души с телом, которое заимствует свою экзистенциальную форму от самой духовной души. Эти недавние изыскания в области размышлений о человеке оставляют возможность для рассуждений онтологического характера о том, почему ценность тела обретает свою значимость во взаимодействии с миром, обществом, течением истории.
Кратко мы можем свести воедино персоналистическое и человеческое представления о значении тела в следующих выражениях: пространственно–временное воплощение, индивидуальная дифференциация, выражение и культура, отношение с миром и обществом, инструментальность и технологический принцип. Не следует забывать, что техника — это не что иное, как увеличение мускульной силы нашего тела (машина), нашего сенсорного аппарата (технология образов и звуков) и нашего мозга (информатика).
Но тело — это еще и граница, знак нашей пространственно–временной ограниченности, и эта ограниченность, особо отмечаемая в экзистенциализме и персонализме, включает в себя понятия боли, болезни и смерти.
Это размышление о феноменологических и исторических ценностях телесной природы человека черпает все свое богатство и глубину из онтологической связи тела с духом и тем самым с личностью, которая обладает экзистенциальным богатством мышления, свободы, самоопределения. Каждое действие врача и каждое вмешательство в телесную природу человека не может не учитывать этого богатства и этой связи, ибо это есть действие личности, направленное на другую личность через посредство тела.
И в заключение наших рассуждений о ценностях телесной природы человека мы должны сказать, что эти ценности находятся между собой в гармонических и иерархических отношениях, что является следствием единства тела, состоящего из различных частей, в совокупности составляющих живой организм, одушевленный духом. Единство многих живых частей требует и составляет иерархию этих частей и обеспечивает их взаимную соотнесенность, то есть гармонию. Только при этих условиях можно говорить о живом организме. Моралисты называют это всеединством (unitotalita).
Из этого факта вытекают важные последствия как в этическом, так и в этико–медицинском плане. Первое благо, являющееся самым существенным для живого организма, — это жизнь. То, что разрушает жизнь, разрушает организм как таковой, и это самый большой ущерб, который можно нанести организму. Только духовное и трансцендентное благо личности, благо моральное, может быть чревато опасностью свободного жертвования жизнью. Физическую жизнь личности можно подвергать опасности и косвенным образом приносить в жертву (совершение прямого убийства в таких случаях — дело других) только ради морального блага, которое затрагивает личность в целом, или же для спасения других личностей, но и в этих случаях ответственность всегда ложится на того, кто принимает решение об этой жертве и кто управляет этой ситуацией. Это бывает в случае мученичества или защиты своих родных или ближних от несправедливого агрессора.
После жизни человек может быть лишен его целостности, но только в том случае, если это требуется для спасения физической жизни в ее целом или диктуется высшим моральным благом.
Блага жизни как системы отношений, то есть блага душевной и общественной жизни, должны быть подчинены двум вышеуказанным видам блага: жизни и ее целостности. Для проведения хирургической операции оправдано пребывание в больнице и разлука с близкими. Однако нет никакой социальной причины, которая оправдывала бы калечение себя или стерилизацию и тем более прямое прекращение жизни.
145
G.Marcel. Du refits à l'invocation, Paris, 1940, с. 30; его же, Être et avoir, Paris, 1935, с. 119 — 120; ero же, Journal de métaphysique. Paris, 1927, с. 252.