Бабушка доставала из пухлого ридикюля пятерку, отдавала ее мужику.
— Сдачи нет, — сокрушался он. — Может, помельче найдешь?
Бабушка делала величавый жест, обозначавший — сдачи не надо. Это приводило мужика в такое сильное волнение, что он начинал вопить на весь базар:
— Спасибочки! Вовек не забудем!
— Не стоит, — отвечала бабушка и удалялась с базара, очень довольная собой.
Я нес курицу, а бабушка плыла рядом и улыбалась чему-то. «Чему?» — старался понять я. Спросил об этом. Бабушка весело взглянула на меня и ничего не ответила.
— Ваша бабушка — добренькие, — объяснила мне Аннушка, — но чудачка. Молоденькие, оне большая насмешница были. Я ведь у них в услужении с пятнадцати годков. Дедушка ваш — Александр Макарович — по трактирам да по цыганам ездил, а бабушка все одне и одне. Вот оне и забавлялись, как придется. Про Андрея Николаевича слышали?
— Про какого Андрея Николаевича?
— Про офицера с усами… Неужели бабушка вам ничего не рассказывала?
— Про офицера — ничего, — вынужден был признаться я.
Аннушка виновато улыбнулась.
— Проговорилась. Вы меня не выдавайте, но этот Андрей Николаевич много лет при вашей бабушке в поклонниках состоял. Познакомились они, когда оне еще две косы заплетали, а он юнкером был. Как только выпустили его офицером, он отрастил усы и сделал вашей бабушке предложение. — Аннушка рассмеялась. — А оне им: — Сбрейте усы, тогда и поговорим.
— Ну?
Аннушка снова рассмеялась.
— Андрей Николаевич сбрили усы. Бабушка увидели их и сказали: «С усами вы лучше были». С Андреем Николаевичем чуть беспамятство не приключилось: без усов остались и без бабушки. Пообещал снова отрастить усы, но ваша бабушка в ответ только смехом заливалась.
— Значит, ни капельки не любила его! — уверенно сказал я: в ту пору я уже посматривал на девочек, прочитал «Дворянское гнездо», «Войну и мир», составил собственное представление о любви.
— Как можно так говорить! — воскликнула Аннушка. — Ваша бабушка очень любили Андрея Николаевича, но ее родитель даже слышать про него не желал, потому что он не нашей веры был, тремя пальцами крестился, а у нас, староверов, двуперстие. Вскорости посватал ее ваш дедушка — Александр Макарович. И хотя оне не хотели выходить за него, пришлось: родительская воля у староверов — закон. Андрей Николаевич на венчании и свадьбе был, обеденный сервиз преподнес. Он в те годы по службе прытко в гору шел, хорошее жалованье получал, да и свое состояние имел.
Я уже догадался, почему бабушка любила военных, часто говорила про усы. И умышленно разбитую тарелку вспомнил.
Помолчав, Аннушка убежденно сказала:
— Ваша бабушка — добренькие!
У меня было собственное мнение. Во-первых, я считал бабушку жадной: она не позволяла мне есть столько сладостей, сколько я хотел. Во-вторых, бабушка никогда не вспоминала моего отца, скончавшегося от сердечного приступа вскоре после моего рождения, но я знал: мать вышла замуж самовольно, жила с ним в каком-то полуподвале, молодожены сильно нуждались, однако бабушка даже не навещала их.
Тетя Граня и Аннушка ничего не жалели. Когда в их саду поспевали ягоды, они раздавали их, оставляя себе самую малость. Бабушка советовала:
— Лучше продайте.
— Это же от бога, — возражала тетя Граня.
— Лишняя копейка в доме не помешает, — возражала бабушка.
— Не помешает, — соглашалась тетя Граня. И добавляла: — На саван себе скопили, Никитушке тоже отложили про черный день — хватит!
— Мало ли что может случиться, — пугала бабушка.
— Ничего не случится! — тетя Граня мотала головой. — Вы после смерти Александра-то Макарыча тоже почти все ро́здали.
— Раздала! — подхватывала бабушка. — Он кутил сильно, людей на фабричке в нищете держал, вот я и решила хоть как-то покрыть его грехи. Все раздала!
— Все не все, а много, — уточняла тетя Граня. — Меня с Аннушкой вы тогда же рассчитали.
— Пришлось. Я после этого маленькую квартирку сняла, без прислуги обходиться стала.
— Знаю! — отрубала тетя Граня. — Мы с Аннушкой долго бедствовали, покуда нам наследство не досталось. В этом доме наша свояченица жила — перекрещенка. Я не хотела принимать дар, да сестра уговорила.
— Хорошо тут, покойно, — вступала в разговор Аннушка.
— Хорошо-то хорошо, — отзывалась тетя Граня, — а молиться негде. Молиться в Москву приходится ездить.
— На Рогожское? — спрашивала бабушка.
— А то куда ж? В Москве одна старообрядческая церква — на Рогожском. Только по большим праздникам туда-ездим, потому как — далеко, да и накладно. Помолимся, могилкам поклонимся и — обратно. Все могилки, где ваши сродственники лежат, в сохранности, только травой позаросли.