— Алло, алло! — надрывается какая-то женщина. — Свяжите меня с Образцовой фермой!
— Успеете еще их конфисковать, — твердит другой, стуча чем-то твердым по столу.
Срывающийся голос возражает:
— Если отложить на потом, ничего не сохранится, тогда ищи ветра в поле. А ведь это исторические вехи!
Николай нажимает на ручку двери и с ходу отмечает: хоть на столе Кузмана горит лампа, но его самого нет. Никто на Николая не обращает внимания, только женщина, держащая в руке телефонную трубку, окидывает его рассеянным взглядом. Возле нее стоят люди — среди них человек в форме лесничего — и говорят о каком-то магазине, владелец которого бесследно исчез неделю назад.
— Для этого существует уголовный отдел! — говорит женщина.
Однако лесничий снисходительно отвечает ей:
— Так ведь и уголовный отдел распущен.
А вот и Кузман в накинутом на плечи пиджаке, левое плечо забинтовано, сквозь белую повязку кое-где проступают алые пятна крови. Встретившись с ним взглядом, Николай вытягивается и, сам того не желая, расплывается в улыбке (как это скверно, как это скверно!).
— Оставьте нас вдвоем! — тихо требует Кузман.
Все покидают комнату, проходя мимо Николая с полным безразличием, словно перед ними пень.
— Садись, — велит ему Кузман.
Николай присаживается на стул и спрашивает, не скрывая своего любопытства:
— Кто это тебя так разделал?
— Твои дружки!
— Какие дружки?
— Подонки! Те, которых ты пытаешься выгораживать.
— Я с подонками дружбу не вожу!
Кузман склоняется к нему.
— Зачем ты это сделал?
— Чтобы ее потом не оплевывали!
— А кем она тебе приходится?
— Никем.
— Абсолютно никем?
— Абсолютно!
Кузман усмехается и, размахнувшись, неожиданно дает ему пощечину. Потом, может быть сам удивленный своим поступком, переводит дыхание и принимается ругать Николая на все лады, не выбирая слов:
— Болван этакий! Чертов растяпа! Да знаешь ли, как о тебе судачат, какие пошли кривотолки? Тоже мне филантроп выискался, покровитель шлюх!
Николай молчит, испытывая непонятное чувство — его унижают, честят, как непутевого подростка, оскорбляют самым бесцеремонным образом, а ему весело, на душе легко! Нет, Кузман его не предал, Кузман рассеял все подозрения и верит ему — как верил до сих пор, как верил всегда! Что ж, пусть себе ругает, пусть бьет!
— Почему молчишь? Отвечай! — наконец приходит в себя Кузман, вытирая уголки губ.
— Что мне отвечать?
— Уж не влюбился ли ты в нее?
— Влюбился. По крайней мере до сих пор мне казалось, что я в нее влюблен…
— А теперь?
— Теперь, после всего этого… Смешно, ребячество какое-то.
— Ты что, не знал, что она профессионалка?
— Нет.
— Ты бывал у нее?
Николай краснеет.
— Никогда!
Кузман пристально смотрит на него со скептической усмешкой.
— Платоническая любовь, что ли? Несчастный девственник, товарищи готовы были тебя повесить вверх ногами!
Стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в комнату входит высокий стройный мужчина с седой, совсем белой головой, очень красивый, изысканно одетый.
— Кто здесь Кузман? — спрашивает он вежливо, и его зубы сверкают в улыбке.
«Истинный денди! — восхищается Николай. — Такие не часто встречаются даже в здешнем «высшем обществе».
— Это я, — отвечает Кузман.
— У меня к вам вопрос.
— Какой?
— Это верно, что вам удалось обнаружить полицейские архивы?
— Верно. А что?
— И теперь вы их запрятали как следует?
— Запрятали, будь они неладны! А вы кто?
Красавец мужчина почтительно кланяется.
— Раз так, я сдаюсь! Добровольно, без принуждения!.. — Он извлекает из-под пиджака пистолет и кладет его на стол, затем выкладывает несколько обойм с патронами. — Имею честь представиться: Лало Иванов, агент Общественной безопасности.
Кузман с Николаем оторопело переглядываются.
— Сдаюсь, — повторяет посетитель. — Добровольно, без принуждения. Раз архивы в ваших руках, мне ничего не грозит. Я у них служил около трех лет, но никогда — повторяю, никогда — не принимал никакого участия в изуверствах по отношению к нелегальным! Я не сделал по ним ни единого выстрела!.. Я давно понял, какой оборот принимают события, и всячески остерегался.
Кузман задумывается, затем обращается к Николаю: